А умный — на то и умный, чтобы понимать, что не меняется по большому счету ничего. Декларировать же иное для человека трезвомыслящего — моветон. Но не кажется ли Вам, что эти тоже условности, тоже предубеждения, порой заставляют нас закрывать глаза на объективные факты? На РЕАЛЬНЫЕ изменения — если они все-таки происходят? А автор статьи — которого умный Вы, морща нос, немедля причисляете к осточертевшей категории нудных мессий апокалипсиса, — сделав над собой усилие, их-таки отмечает?
Сол: Ну, адвокатура “мессий апокалипсиса” в Ваших устах выглядит по меньшей мере двусмысленно, нет? Я, кажется, правильно понимаю, с кем беседую?… Если да — то Вам, сорри, лучше моего должно быть известно, что такой подход — как у автора, как у Вас, — рискует оказаться несовместимым с жизнью? Сорри еще раз.
Сол — это отлично знакомый мне незамысловатый ник Лехи Соловца. Величайшего интернет-трепача нашего времени. По крайней мере, таковым он был, когда мы с ним еще активно общались. Не имея отношения к вялому племени интровертных сетевых сублимантов, будучи, напротив, существом с зашкаливающей витальностью, Леха мог просиживать в “аськах”, чатах, конференциях, русско-, латышско-, англоязычных — и даже, кажется, умудряясь изъясняться на языках, на которых вообще не знал ни слова, — часы, дни, недели. Из редакционного кабинета “зачатившегося” Леху заполночь выгоняла охрана, а потом из гонорара у него вычитали нехилые суммы за перерасход “интернет-лимита”.
Ни обсуждаемая тема, ни отсутствие компетентности в рассматриваемом вопросе не колыхали Сола ничуть — собеседнику же он рад был абсолютно любому. Ни бельмеса не смысля в естественных дисциплинах, он лазил на какие-то сугубо научные конференции, знакомился по Сети с девками из Великих Лук или Мельбурна, в мыслях не держа пересекаться с ними очно.
Леху завораживал сам процесс общения. Что, собственно, касается не только — и даже не столько — коммуникации виртуальной. В реальной жизни это превращало любое перемещение с Солом по городу или посещение кабака в абсурдисткую пьесу. Он заговаривал с пьяными, бомжами, сумасшедшими, домашними животными, малолетними детьми, их родителями, трамвайными контролерами, магазинными продавцами, гопниками, ментами, девицами, девицами, девицами. Искреннее стремление к контакту творило чудеса — только на моей памяти два-три недвусмысленных наезда на нас с требованием лопатника перешли в живое обсуждение актуальных проблем личной жизни и международной политики. С муниципалами, недовольными фактом распития в общественном месте, Леха чуть ли не подружился. В московской пельменной, заповеднике советского общепита (мутные стаканы, засаленные бурые подносы, проспиртованный контингент и смехотворные цены), чудом сохранившемся на центральной Петровке до конца девяностых, Сол вовлек в беседу задумчиво обедавшего серыми комковатыми пельмешками бомжика, смахивавшего на престарелого аристократа в изгнании. То, впрочем, была не столько беседа, сколько Лехин экспрессивный монолог: Сол представился актером и сымпровизировал красочное повествование о тяготах и радостях артистической своей житухи. Бомжик слушал, жевал, кивал в ударных местах, а потом выдал краткое веское резюме: “Нет. Это Андрей Миронов был актер. А ты — баклан по жизни”. Что характерно: Леха не обиделся, а обрадовался. И долго тряс бомжикову руку.
К виртуальной же ипостаси Лёшича — с безумными, завиральными, но неизменно азартными его телегами по любому поводу или без оного — рунетовская публика относилась, кажется, со смесью снисходительности и веселого почтения (“ну дает пацан…”). Так что Сол (никогда своему нику не изменявший, вообще не пользующийся бонусами сетевой анонимности) даже сделался маленькой легендой Рунета…
Я, правда, за последние пару лет пересекался с Лехой всего раза три, четыре от силы, причем последний раз… ну точно больше полугода прошло… Естественно, ничего нет странного в зрелище его ника на “апокалиптической” конференции. Странно другое — что Сол, никаким боком к истории с “Ковчегом” не причастный, опознал в своем виртуальном оппоненте Грекова.
Я практически не сомневаюсь, что Посторонний — это Греков.
Позвонив на старую Лехину мобилу, слышу гнусное свиристение, словно аппарата, принимающего факс, — означающее, что номер отключен. Набираю Джефа.
Тот сам Соловца видел уже бог знает когда. Телефон… Да, вроде Леха менял телефон. Нет, нового номера Джеф не знает. И рабочего тоже. Как контора эта называлась, юрмальская, туристическая, в которой Сол работал?… “Дзинтара атпута”, кажется. В Дубулты они, что ли, сидели, в бывшем военном санатории… “Приежу крастс”… по-моему… Выясняю номер “Атпуты” через 118, звоню — numurs slegts. Опять в справочную. Санаторий. “Ало”. — “Добрый день… Это санаторий «Приежу крастс»?” — “Отель «Приежу крастс»”. — “Э-э… Извините, не подскажете, как я могу позвонить в фирму «Дзинтара атпута»… Они у вас, кажется, располагались…” — “У нас?… Ну, это хозяева… Ну… Владеет отелем фирма… Телефон?…” Телефон.
Женский голос. Наглый, ленивый, блядский. Секретарша.
— Скажите пожалуйста, у вас еще работает такой Соловец Алексей?
Пауза.
— А что вы хотели? — не без враждебного недоумения.
— Поговорить с ним…
— А кто вы?
Ну ни хера себе…
— Его знакомый.
— Вообще-то он сам обычно ни с кем не разговаривает… Ну, я могу ему передать… Как вас представить?
— Каманин, — говорю, ничего не понимая… Кто не разговаривает? Лёшич не разговаривает?! — Денис Каманин…
— Перезвоните минут через пять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125