Берут после седьмого.
— Нурс?…
Потрескивающая заминка.
— Н-нет… Это Галя. Его… жена.
— Галя, добрый вечер. Извините бога ради, это Денис Каманин… из Риги… Я могу сейчас с Юсуфом поговорить?…
Снова заминка.
— Он… он умер.
…Анафилактический шок. Кардиогенный анафилактический шок. У Нурсалиева начались осложнения с ногой — воспалительный процесс… Врач выписал антибиотик, в ампулах. Галя сделала ему укол — ей пришлось неплохо освоить медсестринское ремесло… Потом объяснили, что так бывает: медикаментозная аллергия. Тяжелейший анафилактический шок: ураганное ухудшение состояния, кома… Остановка сердца — в “скорой” по пути в больницу.
— Точно эта?
— Точно…
Он еще раз кликает прямоугольничек с вывалившей, оскалясь, едва прикрытые бубсищи коровой — уменьшенную обложку одного из номеров XXL, того, в котором статья про паркур. С упоминанием ФЭДа. И снова — безрезультатно. Не кликается. Глючится сайт. Бывает.
— Глючится, — говорю убито, — сайт…
— Я вижу…
— Но можно же найти этот номер… Журнал…
— Можно… Найдем.
— Есть письмо от криптозоолога… как его… Кондрашина, что ли… с ним Дейч в прошлом году на Чукотку ездил… в Якутию… в моем мейл-боксе… Давай, — суюсь к столу, отбираю мышку. Так… Так. Вот оно.
Кудинов читает письмо Кондрашина. Опять берет мышку, указывает курсором на адрес отправителя:
— Видишь адрес?
— Ну?
— На что заканчивается?
— На “ком”…
— И где ящик?
— На “Яху”…
— Мне тебе надо объяснять, что такой ящик любой может за полчаса сделать бесплатно?
Хочется завыть.
— Ты что… намекаешь… что это… я его создал?
Лейтенант не до конца поворачивает голову в мою сторону, косится молча, снова отворачивается к монитору:
— Ты говоришь, Дейч тебе письма слал?
Да… слал…
— Из интернет-кафе… — говорю безнадежно. Не глядя на лейтенанта, бреду к койке, нагибаюсь, подбираю бутылку. Стоя к Кудинову спиной, всасываю несколько мелких глотков. На последнем возникает острое блаженное подозрение, что вот сейчас я повернусь — и никакого лейтенанта не будет. Я глотаю еще раз — подозрение переходит в избавительную уверенность.
Я поворачиваюсь. Лейтенант есть. По-прежнему стоит у стола, смотрит в экран. Смотрит на меня:
— Ты упоминал Глеба Лапицкого… Я, само собой, не от тебя сейчас это имя впервые слышу… Когда Плотникова стала пробивать автомобильный номер — я понял, что по твоей просьбе, — я его тоже проверил… И вот какая штука получается… Полтора месяца назад Лапицкий действительно пропал. Жене его бывшей пришло “мыло” якобы от его имени, что, мол, уезжаю за границу… лечиться… И адрес отправителя — аналогичный, “яхушный”. Только у погранцов в компьютерах значится, что ни хрена Лапицкий в последние пару лет границу не пересекал.
Когда литературные персонажи оказываются в таких приблизительно ситуациях, им, как правило, мучительно хочется проснуться. Мне сейчас хочется спать. Радикально. Ультимативно. Я понимаю, что мне надлежит как-то реагировать, что-то отвечать, хотя бы что-то соображать. Но в состоянии я только сесть обратно на диван, продолжая безмысленно моргать на Кудинова.
— …поговорил с твоими соседями. Они подтвердили, что розовый “ГАЗ-21” в последний примерно месяц частенько стоит возле вашего дома.
— Ты к чему клонишь? — вяло спрашиваю, прекрасно понимая — к чему.
Лейтенант, на меня не глядя, механически пристукивает по столешнице костяшками левой, механически слоняется взглядом по свалке на столе, механическим жестом изымает что-то из ее центра. Зажигалку. Вертит в руках. Скрежещет самодельным колесиком. Слегка отодвигается от неожиданно длинного языка бензинового пламени:
— Еще о твоих знакомых… С Владимиром Эйдельманом ты же был знаком? Где ты был семнадцатого ноября прошлого года? В день его убийства?…
— В Москве… По личным делам. К другу в гости… К Быкову, Дмитрию… Журналисту.
— Эйдельмана убили в Москве… так? Так. В то время, когда ты был там, так? Так. Убийцы не найдены, так?…
— Это не доказательство…
— Конечно. — Кудинов ставит зажигалку вертикально, на основание гильзы. — Не доказательство. Как и с Доренским, например. Показания, что ты с ним знаком был, есть. Показания, что он терпеть тебя не мог, — есть. Доказательств — нет. И с остальными то же самое… Якушев, скорее всего, был убит. Ты говоришь, не был с ним знаком. И свидетелей, могущих подтвердить обратное, нет. Уже нет. Кто мог быть такими свидетелями? Те, кто больше всего общался с Якушевым перед его смертью. Яценко, которого убили. Непонятно кто. Маховский, который исчез. Непонятно куда. Возможно, Шумская. Тоже пропавшая. Пропавшая вскоре после того, как ты пришел в студию на Пилс, где она танцевала, и стал про нее спрашивать. А когда увидел ее и увидел, что она тебя тоже узнала, — сбежал, вынося двери…
Я уже не воспринимаю того, что он говорит. Не только не понимаю — не пытаюсь. Более того, мне совершенно по барабану, что он там говорит и что еще скажет. Мне сейчас вообще все по барабану. Во-об-ще…
— …не только доказательств, не только общего мотива… Даже связи между жертвами никакой нет практически. Знаешь, серии… даже самые сложные… в них обычно все-таки общие признаки есть. А чем все… твои связаны — может, вообще никто бы никогда не допер. Я-то сам на тебя, считай, случайно вышел… Пришлось мне… — хмыкает: так, про себя… — в силу нюансов взаимоотношения наших силовых ведомств… “Ковчег” копать. А откуда дело нарисовалось, с чего хай пошел? С тебя. Ведь вдуматься если, без тебя вообще бы ничего не было: это ж ты в итоге Грекова с компанией запалил… А когда ты — незадолго перед началом процесса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125