Бывали и из ряда вон выходящие случаи. Члена правления колхоза в посёлке Чижовка того же Сосновского района бывшего комбедовца Матрохина поджигали четыре раза. Только успеет бедняк построить себе новую хижину, как она снова загорается. Потом стало известно, что этим «развлекался» сын кулака Василий Матрохин (в этом посёлке почти все были Матрохины).
Да, надо их выселять. Иного быть не может. К вечеру я уже был в Ржаксе, ночью — в Уварове, а к следующему утру перебрался в Мучкап.
В каждом из этих районных центров пришлось инструктировать членов оперативных групп, проверять утверждённые райисполкомами посемейные списки подлежащих выселению кулацких хозяйств, растолковывать, как надо везти высылаемых на железнодорожную станцию Мучкап, где мы заранее подготовили помещения для переселенцев. Туда же, на станцию, железнодорожники должны были подать к назначенному времени специальные поезда.
Наконец выселение началось. Продолжалось оно ровно неделю: как раз до начала разлива на реках все было закончено и обошлось без эксцессов. Способствовали этому заблаговременная, до мельчайших деталей продуманная подготовка и не в меньшей степени неожиданность, быстрота и чёткость всей операции. Кулаки, даже самые заядлые и решительные, были настолько ошеломлены свершившимся, что ни один из них не посмел, а вернее, не успел оказать сопротивления.
В сёлах и деревнях, очищенных от наиболее озлобленных кулацких элементов, начала постепенно налаживаться новая жизнь.
Вскоре И.М.Биксон уехал из Тамбова, и я потерял его след. Оказывается, он работал в Могилёве, а затем был направлен в судебные органы Белоруссии — был председателем спецколлегии и заместителем председателя Верховного суда БССР.
В Минске живут люди, которые с ним встречались. Среди них бывший председатель Верховного суда Карп Николаевич Абушкевич.
Иван Михайлович Биксон умер здесь, в Минске. Память о нем навсегда сохранится в сердцах людей, хорошо его знавших.
СНОВА В СТРОЮ
По решению январского Пленума ЦК ВКП(б) зимой 1933 года при машинно-тракторных станциях и в совхозах были созданы политотделы.
О большом и важном значении этих органов для подъёма сельского хозяйства страны свидетельствовал тот факт, что Центральный Комитет партии счёл нужным направить на работу в политотделы совхозов восемь тысяч коммунистов из городских учреждений, с фабрик и заводов. В числе многих был направлен и я, с оставлением в действующем резерве ОГПУ.
К началу весны того же года я уже был заместителем начальника политотдела свиноводческого совхоза имени Ленина в Данковском районе нынешней Липецкой области.
Заместитель начальника политотдела… А что это значит? Ведь ни знаний основ сельскохозяйственного производства у меня не было, ни элементарнейших навыков, позволявших хотя бы по виду отличать пшеничное поле от ржаного. Правда, знал, как вести борьбу за укрепление трудовой дисциплины, как предвидеть и пресекать подлые махинации врагов колхозного строя, как разоблачать и очищать колхозы и совхозы от пробравшихся в них кулацких последышей.
Но всему этому не велика цена, если труженики земли, хлеборобы, видят, что в основном, в самом главном, — в сельском хозяйстве человек разбирается, мягко говоря, как баран в термометре: ни авторитета такой человек не заслужит, ни доверия к нему не будет.
Вспоминается курьёзный случай, происшедший летом, когда я уже хорошенько освоился на новом месте. Как-то поехали мы с Николаем Георгиевичем Селивановым, управляющим отделения совхоза, к нему на участок. Дело было жарким летним днём, разморённая зноем лошадь едва плелась по пыльной дороге, и мы с Селивановым болтали о чем придётся, не думая подгонять её: все равно торопиться некуда.
Неожиданно в глаза бросился небольшой клин поля, сплошь заросший сорняками, да так, что среди них лишь кое-где торчали одиночные пшеничные колоски.
— Что это? — удивился я, невольно останавливая дрожки.
Николай Георгиевич усмехнулся:
— Показательный участок.
— Показательный?
— Ага… Для наших рабочих, да и для крестьян из окрестных колхозов. Показывает, как нельзя относиться к уходу за посевами, а для некоторых «шибко грамотных» вроде памятником их глупости служит.
— Не пойму, о чем ты. Объясни, пожалуйста, толком.
— А чего объяснять? Не знают, так хоть бы с советами своими не лезли! — Селиванов сердито плюнул на дорогу. — Понимаешь, две недели назад еду я вот так же, как с тобой сейчас, с помощником начальника политотдела по комсомолу Левой Цитлионком. Едем, значит, а рабочие отделения как раз поле от сорняков очищают. Цитлионок на них даже не глянул, по другому поводу руками от удовольствия всплеснул: «Молодец, — говорит, — Николай, вон как здорово у тебя хлеба цветут!» Похвалил, одним словом, и дальше поехали.
— Что же ты ему не объяснил?
— А зачем? Сам не маленький, да ещё и в начальстве ходит. И в совхозе у нас не первый день, пора бы научиться, что к чему.
— Для чего же ты этот клинок сорняков оставил?
— Для того и оставил — для науки: начнём уборку, я этого «специалиста» сам сюда приведу. Может, стыдно станет, так хоть теперь учиться начнёт.
Забегая вперёд, скажу, что пустоватому, болтливому и недалёкому Леве Цитлионку не суждено было надолго задержаться в нашем совхозе.
Конечно, всем, кто ехал из города в деревню, вначале было нелегко. Не недели, а месяцы напряжённейшей учёбы, самообразования понадобилось мне, чтобы почувствовать себя увереннее, увидеть, что люди мне доверяют и считают своим. Для этого допоздна просиживал за учебниками и пособиями, не боясь показаться смешным неумекой, осаждал сотнями вопросов знающего человека и первоклассного полевода Василия Алексеевича Скляднева, свёл дружбу с зоотехниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99