Я не нашел в этом сообщении ничего угрожающего: подумаешь, два молодых шалопая пытаются – уверен, без малейшего шанса на успех – привлечь к себе внимание!Не только не нашел, но и, как последний идиот, сказал об этом! (Если я чему и научился сегодня, так это не стрелять влет. Надо выждать, пока прояснится картина, а уж потом бить наверняка.)Но в тот момент меня, как назло, обуял приступ словесного недержания.– Кого это волнует?! – взял я с места в карьер. – Эти студенты всем уже надоели. Им просто хочется выставить себя напоказ…– В данном случае, – заметил сэр Хамфри, наконец-то при открывая завесу таинственности, – похоже, им есть что выставлять: демонстрация будет проводиться в голом виде.В голом виде? Это меняет дело. Такая акция безусловно привлечет к себе внимание и почти наверняка попадет на первые страницы бульварных газетенок. Но поскольку сэр Хамфри – теперь остается только сожалеть – описал мне не всю картину, я продолжал в том же духе, каждым словом ставя себя в еще более дурацкое положение.– В этих студентов словно вселился какой-то бес. Ужасно! Ни стыда, ни совести! И в этом виноваты прежде всего их родители. Не занимаются воспитанием, позволяют им шалопайничать, вбивают в голову всякую обывательскую дребедень о несовершенстве существующего строя…Заодно я не упустил возможности подчеркнуть, что падение нравов и рост анархических настроений среди современной молодежи – прямое обвинение родительской беспечности и нежеланию всерьез заниматься собственными детьми.Только тогда Хамфри соизволил открыть мне, что упомянутую студентку зовут мисс Хэкер. На мгновение я растерялся. Подумал: простое совпадение. Однако вскоре до меня дошел смысл сказанного. Должен сознаться, большим дураком я себя не чувствовал за всю свою жизнь. Уверен (почти уверен), Хамфри не хотел уж так меня унизить. И тем не менее преуспел в этом. Когда-нибудь он мне заплатит сполна!С трудом выйдя из тяжелого нокдауна, я выразил надежду, что, возможно, из-за такого пустяка представители прессы не помчатся сломя голову в богом забытый Уорвикшир. Но, даже не закончив мысли, понял, что говорю абсолютную глупость. Ради такого случая газетчики понесутся, сломя голову, даже на Южный полюс.Сэр Хамфри и Бернард – в их глазах читалось искреннее сочувствие – вручили мне письмо.Я сразу же отметил: Люси намерена пригласить прессу на пять часов. Профессиональный ход. Информация не поспевает в вечерние газеты, которые все равно никто не читает, зато попадет в утренние и дневные! Все-таки быть дочерью политика что-нибудь да значит.Затем Бернард счел своим долгом предупредить меня, что через десять минут Люси будет звонить из автомата.Я спросил, нельзя ли как-нибудь уладить это дело. Ответом было гробовое молчание.– Ну предложите же что-нибудь! – не выдержав, потребовал я.– Может, применить немножко отцовской власти? – посоветовал мой постоянный заместитель.На что я посоветовал ему не говорить глупостей.– А если убедить ее прислушаться к голосу разума? – с надеждой спросил мой личный секретарь.Объяснил ему, что Люси – будущий социолог.– А-а, понятно, – погрустнел он.Последовала очередная долгая пауза. Затем я предложил прибегнуть к помощи полиции.Хамфри покачал головой и тут же сочинил неизбежный газетный заголовок: «МИНИСТР НАТРАВЛИВАЕТ ПОЛИЦИЮ НА СВОЮ ГОЛУЮ ДОЧЬ!»– Я не уверен, что это лучший способ уладить дело, господин министр, – добавил он.Мы погрузились в трагическое молчание, изредка прерываемое печальными вздохами. Вдруг Хамфри встрепенулся.– А что если…– Что? – с надеждой откликнулся я.– А что если повнимательней взглянуть на досье?Я до сих пор со стыдом вспоминаю, как, потеряв над собой контроль, закричал:– Великолепно! Великолепно, черт побери! И за это вы получаете больше тридцати тысяч в год?! Моя дочь вот-вот появится, в чем мать родила, на первой полосе «Сан» и тому подобных газетенок, а вы только и думаете о своих паршивых досье! Потрясающе!– И все же… – сказал Хамфри, выждав, пока я закончу.– Досье там.Бернард кивнул в сторону своего кабинета, и Хамфри решительно направился туда, уже не слушая моих воплей. Мы с Бернардом растерянно взглянули друг на друга.– Интересно, какой план предпочтут они во всем этом деле, – как бы про себя произнес я.– Надо полагать, самый широкий… О, простите, господин министр, я не сразу понял, что вы имеете в виду, – поспешил извиниться Бернард, видя, что я снова готов взорваться.В тот момент я мог думать только о насмешках и издевках со стороны оппозиции, когда опять настанет мой черед отвечать на вопросы в парламенте: «Не желает ли гордый отец сделать заявление?», «Не слишком ли выставляют себя напоказ члены семьи господина министра?», «Не пытался ли господин министр как-то замять скандал, устроенный его дочерью?» или даже: «Руководит ли господин министр вверенным ему ведомством с тем же успехом, как воспитанием своего потомства?»Последний вопрос – моя ахиллесова пята. Я поделился своими страхами с Бернардом. И не без горечи добавил: теперь он, вероятно, посоветует мне поведать миру и парламенту, что министерством руковожу не я, а сэр Хамфри.Бернарда, как мне показалось, подобное предположение возмутило.– Что вы, господин министр! – с жаром воскликнул он. – Ведь я ваш личный секретарь!– Вы хотите сказать, – недоверчиво спросил я, – что, когда настанет время гасить свечи, вы примете мою сторону, а не сэра Хамфри?– Господин министр, моя работа в том и заключается, чтобы свечи не надо было гасить, – просто ответил Бернард. (Довольно точное определение основной функции личного секретаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189