В любом случае, если делать революцию в Токио, где все думают одинаково, где у всех одинаковые лица и никто не переживает по этому поводу, то следует создать иностранные государства прямо внутри него. Японцам не нужно будет разыгрывать из себя иностранцев, иностранцам не нужно будет разыгрывать из себя японцев, каждый по своему усмотрению сможет стать гражданином той или иной страны. Это было самым важным, нравственным аспектом плана Кубитакэ.
Впрочем, его план останется содержанием комикса, если, конечно, не случится большое землетрясение, обвал акций или крестьянский бунт, или не сопоставимый с ним бунт служащих. Пристрастие Кубитакэ к маниакальным идеям еще не изжило себя. Он коротко вздохнул. В этот момент в животе у него забурчало.
– Пойти, что ли, чесноком хотя бы пропахнуть?
Подземный шоппинг-центр был разделен по центру колоннами, чтобы пешеходы могли двигаться в двух направлениях; у колонн стояли мусорные баки с зеркалами. Кубитакэ увидел в зеркале собственную приближающуюся фигуру и подумал: я стал выглядеть оборванцем. Он купил в автомате стаканчик саке, осушил его и заметил рабочего, который жаждал в мгновенье ока забыть о тоскливых рабочих буднях; никого бы не удивило, если бы он сам был таким рабочим. Ему, Кубитакэ, тридцать семь лет. Не только Данте заблудился в сумрачном лесу, земную жизнь пройдя до половины. Перейдя тридцатилетний рубеж, любой начинает ненавидеть жизнь. На дереве в сумрачном лесу сидит дьявол, похожий на старого пидора, и вещает мерзким голосом:
– Да, быть тебе червем в смердящем болоте. Ни на что другое ты не годишься. Смирись с тем, что ты – червь, тогда и людей любить начнешь, и жизнь твоя поди наладится. Нужно радоваться старости. Кто же верит, что не изменится с годами? А что такое молодость? Слабый желудок. Нужно уметь как ни в чем не бывало жрать тухлятину из мутного болота. Вот и ждут люди. Смерти, кризиса, большого землетрясения.
Чтобы взбодриться, Кубитакэ зашел в питейное заведение. Ему хотелось узнать, как люди преодолевают свою тоску и депрессию; попивая пиво, он прислушивался к разговорам вокруг.
Хлюпанье супом, звон кружек, запах кипящего масла, смешанный с запахом сырой рыбы; до Кубитакэ долетали голоса: «Ничего не поделаешь». Фразу эту он слышал не раз и не два. Не меньше, чем съедено было и выпито. Кубитакэ окинул взором забегаловку, и внезапно перед ним возникло омерзительное видение. Все устали.
Одна за другой вспышками появлялись картины: по всей Японии, во всех ее уголках, напивается несколько миллионов человек. Мученья, ревность, усталость, тучей окутывающая тело, – все пьют саке, жалуясь на жизнь. На работе не ладится, начальник – дурак; не прощу мужнину измену; лучше сбежать в дзэнский монастырь, чем терпеть издевательства в школе; он сказал мне: «Выбирай – или я, или работа», я выбрала работу, но без него плохо, надо бы найти себе кого-нибудь, но я ни с кем не могу поладить; у него и рожа страшная, и работает он плохо, а бабам нравится – терпеть его не могу; я лучше ее играю, а хороших ролей не дают – это менеджер воду мутит; мне ничего не дали, а этот бульварный писака премию за премией хапает, не могу с этим мириться… Они извергали из себя бесполезные жалобы и с жадностью поглощали еду, накапливая лишнюю энергию. Что это? Черная месса? Если моя нынешняя работа заключается в том, чтобы встречаться с как можно большим количеством людей, то хотелось бы видеть хотя бы бодрых людей. Пусть мной овладеет маниакальная идея, что я один привожу во вращение целый мир. Мир спасут мании!
На следующий и на послеследующий день Кубитакэ, как крот, бродил по подземному шоппинг-центру. Он посмотрел два порнофильма подряд, продул пять тысяч иен в патинко, поискал в «Кинокунии» свои старые книжки и, хотя не умел убивать время, в конце концов, все равно вернулся в подземный шоппинг-центр. Не то чтобы «рыбак рыбака…», но… Встретившись глазами с продавцом картин, который говорил сам с собой по-испански, он молча постоял около него некоторое время. Затем предложил торговцу сигарету и спросил по-английски, откуда он приехал, тот ответил на японском: «Из Мехико». Продавец был приветлив и беспрестанно улыбался, но глаза за стеклами очков без оправы пристально следили за каждым изменением в выражении лица собеседника. Похоже, у него был хронический гайморит, он гнусавил, и кожа под носом была раздражена. Он пожаловался на изумительном японском: мы не в дешевой деревенской гостинице, неужели в здешних домах украшают стены этой безвкусной мазней? Ужасно, если люди считают, что это написал я. Пятнадцать лет назад «бедняки-иностранцы» зарабатывали тем, что покупали бананы в Симоносэки и продавали их в Пусане. Впрочем, и продажа картин – «традиционное ремесло». Наверное, сейчас много денег можно заработать, продавая себя в шоу-бизнесе как «отвязного иностранца». Таких теперь часто по телевизору показывают. Поскорей бы стать знаменитым и бросить эту работу. Я и петь могу, и танцевать. Я молод и силен. Во мне полно энергии. Я сексуальный.
– Зря ты мне себя нахваливаешь, толку от меня никакого.
Парня звали Энрике. У него было тело боксера среднего веса, неплохая интуиция, и голова вроде варила. Энрике прокантовался в Токио два года. «Каждый день меня маринуют японским», – сказал он. Его подружка, японка, работала моделью. Если хочешь выучить иностранный язык, встречайся с тем, кто говорит на нем, – сэкономишь и время, и деньги. Он так и сделал. Даже показал мне фотографии своей девушки, хотя я его об этом не просил. Сейчас Энрике сидит у нее на шее, но она рассчитывает, что он скоро прославится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98