– Возможно, но если он будет продолжать в том же духе, мы кончим как Харрер Харрер был участником германской экспедиции

, – отвечает Удо.
– Может быть, вступить с ним в переговоры и воспользоваться его влиянием? – предлагает Ишак. – Почему бы нам не нанять его и не использовать для вербовки носильщиков?
Таким образом, мы нанимаем его за десять рупий в день. Однако наше приобретение далеко от совершенства. Ему, правда, удается завербовать носильщиков, оказывая давление на соседних суба, но зато он обладает неумеренной склонностью к чангу и к хорошеньким непальским девушкам. По вечерам под его предводительством отплясываются дикие танцы, продолжающиеся далеко за полночь. На следующее утро наш сержант-вербовщик появляется с больным видом и утомленными глазами.
Однако он берет себя в руки и вскоре отправляется на поиски добровольцев-носильщиков.
В продолжение многих и многих дней мы идем через эту самую необычайную страну, спускаясь из высоко расположенных ущелий Непала на равнины. Пройдя в течение целой недели вдоль Кришна-Гандаки до Кусма, мы вынуждены изменить выбранный нами путь: вода в этой огромной реке так поднялась, что переправа очень опасна, если вообще возможна. Поэтому в Кусма мы покидаем Гандаку и пересекаем высокие холмы, чтобы выйти в бассейн Анди-Кхола, текущей параллельно Гандаке. Ее берега еще проходимы.
В Тансинге мы снова возвратимся на старую дорогу.
Экспедиция превратилась в скопище изможденных людей, уныло бредущих непонятными дорогами. Нас поддерживает одно желание: как можно быстрее попасть в Индию.
Бесконечный спуск по нескольким долинам под вечным дождем или во влажную жару муссона оказывает на всех пагубное влияние. Мои товарищи потеряли энергию. С жалким видом они бредут вдоль низких оград рисовых полей, они движутся молча, с опустошенным взглядом, не проявляя ни к чему интереса.
Кузи и Террай замыкают. Нуаель впереди. Когда мы подойдем к границе, он отправится в Горакпур, чтобы организовать обратный проезд по индийской железной дороге. В центре отряда – Удо, Ишак, Ляшеналь, Ребюффа, Шац и я. С каждым днем Ляшеналь становится все более нервным. Малейшая задержка выводит его из себя, он клянет носильщиков.
Во время остановок мы иногда оказываемся бок о бок. Он читает единственный детектив экспедиции, читает маленькими порциями, чтобы продлить удовольствие. Насколько я понимаю, это рассказ о каком-то безголовом человеке. Это единственное, что я уловил.
– Черт знает сколько времени мы теряем даром!
– Немножко терпения, Бискант. Это все не так-то просто. Вспомни о "добровольной вербовке"!
– А Ж.Б…! Не кажется тебе, что он мог бы быть немножко порасторопней?
– После такого тяжелого перехода на всех действует жара.
– О дьявол! – взрывается Ляшеналь. – Я просто видеть не могу всех этих парней, изо дня в день болтающихся вокруг нас, размахивающих руками и кричащих что-то, в чем невозможно понять ни одного проклятого слова! Если ты махнешь ему рукой, чтобы он подошел, он бросает груз на землю! Если ты пытаешься объяснить, что хочешь пить, тебе приносят бананы! О мой дом в Шамони, моя жена и детишки!
– Осталось идти немного. После Тансинга всего два дня ходьбы до Индии. Теперь можно уже считать не дни, а часы. Все, о чем я мечтаю, – это хорошая больница с современной операционной, с массой медикаментов и бинтов, которые бы постоянно менялись… А главное – побольше ваты!
Дело в том, что за последнее время у нас стало очень мало ваты, хотя Удо использует все мало-мальски пригодные куски. Медицинский спирт кончился, и иглы приходится дезинфицировать в моем одеколоне.
– Слава богу, что с нами наш эскулап, – с признательностью замечает Ляшеналь. – Я просто не представляю, что бы мы делали без него!
– Тебя-то уж наверное тут не было бы! Но не кажется тебе, что он мог бы быть чуть-чуть… помягче? Черт побери, какую адскую боль он иногда причиняет! Видишь ли, этим хирургам наплевать, под наркозом человек или нет, они преспокойно режут, колют, кромсают. О, мы несчастные!
И какой мы устраиваем дуэт! Как приятно жаловаться!

Горакпур

Постепенно экспедиция привыкает к той бродячей жизни, которую мы ведем в течение многих недель. Иногда мы пробиваемся по скользким низким стенкам, разделяющим рисовые поля, но носилки слишком широки, и их приходится нести прямо по полю. Мне вспоминается, как в детстве я представлял себе средневековых феодалов, топтавших для собственного удовольствия созревший урожай. Иногда мы движемся гуськом по тропинкам, проходящим посреди странных маисовых полей с гигантскими растениями, возвышающимися более чем на метр над нашими головами.
Во время привалов носильщики на корточках усаживаются вокруг нас, по очереди затягиваются одной и той же сигаретой. Религия запрещает им дотрагиваться губами до сигареты, к которой уже прикасался другой, но они нашли способ преодолеть это затруднение: охватывая кончик сигареты большим и указательным пальцами, они прижимают губы к этому подобию трубки, вдыхают дым и таким образом, не прикасаясь к бумаге, получают невинное удовольствие.
При приближении к Тансингу погода улучшилась. Теперь мы жестоко страдаем от солнца. Мухи роями кишат на моих пропитанных гноем бинтах, и я ничего не могу с этим поделать.
Подходит какой-то брамин и обращается ко мне с какой-то длинной просьбой. Я бездумно отвечаю: "Атча! Атча!" Насколько я понимаю, он называет себя солнцепоклонником – не слишком удачный момент для такого признания: я от души желаю ему провалиться вместе с его солнцем!
Непрерывно жестикулируя, он продолжает свою длинную речь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93