А как хотелось крикнуть ему: непременно возвращайся, помни, что я тебя жду, ждет тебя золотоволосая Тынэвиринэу-Мери и сын Яко! Но она только смотрела пристально, не сводя глаз, на мужа своего, и про себя произносила эти слова. А Джон словно слышал это и, прежде чем сесть в байдару, подошел к ним, стоящим на берегу, поглядел внимательно на Тынэвиринэу-Мери, на Яко и тихо сказал жене:
– Не волнуйся, береги детей. Скоро вернемся…
Но прошел месяц, а их нет.
Пыльмау уже казалось, что подруги косо на нее посматривают. А Чейвунэ однажды рассказала историю о том, как в Уэлене жил один белый человек, женился на чукчанке, прижил с нею четверых детей, а потом исчез навсегда, уехав к себе то ли в Америку, то ли в Россию.
– Зачем вы это мне рассказываете? – взмолилась Пыльмау.
Старуха смущенно поджала губы.
Пользуясь отъездом Орво, Армоль перетащил к себе аппарат для производства дурной веселящей воды и приспособил к нему ствол от своего винчестера.
Одурев, он спускался к берегу и пел песни, кружась вокруг белоснежного с черной каймой по борту вельбота.
Как-то сильно навеселе он зашел в ярангу Пыльмау. Она кормила девочку, а Яко доедал вяленое моржовое мясо, срезая его с ребра огромным охотничьим ножом.
– Етти, Армоль, – приветливо поздоровалась с гостем Пыльмау.
– Ии, – Армоль тяжело опустился на китовый позвонок и уставился на девочку.
Тынэвиринэу-Мери бросила грудь, вдруг широко улыбнулась и громко засмеялась.
– Какомэй! – удивленно произнес Армоль. – Как настоящая.
– А ты сомневался, что я могу родить настоящую девочку? – обиженно спросила Пыльмау.
– Не в тебе я сомневался, а в Соне…
– Почему же?
– Тебе, женщине, это трудно растолковать… Но я так думаю: может ли родиться дитя от белой куропатки и черного ворона? Будет ли такое дитя летать, если оно и родится?
– Сам видишь – дитя наше настоящее, и я уверена, что Тынэвиринэу-Мери будет летать.
– Не потянет ли ее книзу такое длинное и тяжелое имя? – Армоль нарочито медленно произнес: – Тынэвиринэу-Мери…
– Если хочешь знать, то к нему можно добавить и третье. Так водится у белых людей. И тогда девочка будет называться Тынэвиринэу-Мери Макленнан, – вызывающе произнесла Пыльмау.
– Кто пробует жить по обычаям чужого народа, похож на утку, которая каркать стала, – наставительно произнес Армоль.
– Что же делать? – пожала плечами Пыльмау. – Тынэвиринэу-Мери – дочь двух народов. Чем плохо, если она будет уметь и каркать по-вороньи, и крякать по-утиному?
– Тебя не переспоришь! – сердито сказал Армоль. – Ты осталась такая же, как до замужества. Такая же…
Армоль вдруг замолчал, словно что-то увидел вдали. Он уставился в одну точку и долго смотрел, и в это время на его лбу сдвигались и разглаживались глубокие складки.
– Он был мне лучший друг… И когда нам доверили носить острые охотничьи ножи, мы поклялись всегда быть рядом, помогать не только друг другу, но и близким своим… Ты знаешь, когда умирает друг, заботу о его жене берет на себя тот, кто остался в живых. Я должен был взять тебя в свою ярангу и сделать второй женой. Но ты выбрала другого. Того, кто убил твоего мужа…
В сердце Пыльмау вместе со страхом рождался гнев.
– Теперь я еще подумаю, прежде чем протяну тебе руку, – продолжал Армоль. – Сон давно должен возвратиться, а его нет, и я думаю, что не будет. Я хорошо знаю белых людей и вижу их насквозь. Они никогда не смотрят на нас как на ровню. Они презирают нас и смеются над нашими обычаями. Прикоснувшись к нам, они долго моют руки, а после разговора полощут рот водой и трут язык щеточками, насаженными на палочки. Ты можешь возразить – Сон. Да, он иной. Но будь он настоящим белым человеком – с руками, так сразу переменил бы голос и не стал жить с нами. А когда он остался без рук, гордости у него поубавилось, потому что он не мог жить как равный со своими, но среди нас он чувствовал себя даже несколько выше нас… А теперь он почувствовал силу – может стрелять, добывать себе еду и даже изображать значками речь на бумаге… Теперь он сравнялся со своими и…
– Армоль! – закричала Пыльмау, напугав маленького Яко так, что мальчик залился слезами. – Уходи и никогда больше не появляйся в нашей яранге! Никогда не приходи, вестник черных мыслей! С языка у тебя течет яд, и удивительно, как он не разъел тебе рот!
– Пыльмау! Опомнись! Подумай, что ты говоришь! – Армоль вскочил с китового позвонка и попятился к двери. – Валяться будешь у порога моей яранги – я тебе не отворю… Ведь ты одна останешься!
– Неправда! Неправда! – кричала Пыльмау, наступая на Армоля.
Пятясь, Армоль споткнулся о высокий порог и упал на спину, вывалившись из яранги. Пыльмау остановилась, чтобы перевести дух, и тут до ее слуха донесся незнакомый звук – не то комариное пение, не то звон тонкой металлической струны. Она перешагнула через распростертого Армоля и крикнула Яко:
– Беги за мной, сынок!
Незнакомый звук доносился со стороны моря. Напрягши глаза, Пыльмау увидела две черные точки на горизонте. Неужели это Джон возвращается? Она сбежала по галечной гряде и остановилась возле самой воды, не обращая внимания на волны, которые лизали ее торбаса.
Пыльмау изо всех сил напрягала взгляд, но слезы, внезапно хлынувшие слезы, мешали смотреть.
– Один вельбот и одна байдара! – крикнул кто-то сзади.
– Как они быстро едут!
– На моторе они! На моторе!
– А байдару на буксире тащат!
Пыльмау ничего не видела. Она сделала шаг, и тут ее кто-то обхватил сзади:
– Сумасшедшая! Так можно утонуть!
Пыльмау виновато обернулась, тщательно вытерла глаза рукавом камлейки и только теперь смогла разглядеть приближающиеся суда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188