Его деятельность постепенно сошла на нет, и к моменту обращения к Зиберу он уже больше года был не у дел, так что не мог знать, чем занимались остальные. Пенго отказался подчиняться требованиям, которые считал не относящимися к делу, и когда его связной из секретной службы попросил дать какую-то информацию о добовских экскурсиях по берлинским борделям, Пенго грубо отрезал: «Я вам не соглядатай». В ответ на постоянные требования раскрыть новые детали деятельности группы Пенго оъяснял, что других знает мало, не считая Хагбарда и Доба, а после того как они разругались из-за Rainbow и счета, о котором его когда-то просил Доб, ему приходилось очень мало общаться с ними. Он сообщил, что у Доба есть пистолет и од может быть опасным, что Карл побывал в Восточном Берлине 24 раза, а Доб – минимум один раз.
Маркса Гесса он знает очень мало и еще меньше знает о его вторжениях в Лоуренсовскую лабораторию. Сам Пенго побывал в компьютерах BL раза два, но абсолютно ничего не знает о SDInet или о таинственном Ласло Балоге из Питтсбурга. Постороннему человеку могло бы показаться, что Пенго чувствует себя совершенно свободно во время допросов и не смушается тем, что оказался в одной команде с полицией.
И действительно, если бы его попросили объяснить, какими моральными принципами он сейчас руководствуется, он ответил бы, что работал на одних, а теперь работает на других. Вот и все.
Причем тут мораль? Он продолжал работать в своей консалтинговой фирме, которая сейчас находилась в процессе слияния с другой берлинской фирмой-новичком. Но последствия допросов уже начинали на нем вказываться. Даже в отсутствие Доба-поставщика зависимость Пенго от гашиша выросла. Этой осенью он чаще был под кайфом, чем нет, и ежедневно поглощал литры кофе. Пенго принадлежал к «запойным курильщикам», как выражаются немцы, – закуривал сигарету, делал две-три затяжки, тушил и тут же забривал новую. Он договаривался с людьми о встречах и забывал о них, потеряв, таким образом, многих приятелей. Когда на каком-то концерте он столкнулся с бывшей подружкой, то был, по ее словам, нервным, дергался и бормотал про неприятности с секретной службой.
Если Пенго только начинал ощущать, каково быть стукачом, то на Хагбарде допросы отразились значительно сильнее. Все его попытки превозмочь зависимость от наркотиков оканчивались ничем.
Сейчас он жил в общежитии для бывших наркоманов в Ганиовере. Денег у него не было. Поредевший круг его друзей не знал, как помочь ему. Когда они приходили к Хагбарду, он только и говорил, что о великом заговоре, который угрожает судьбам человечества. Мачеха Хагбарда, единственный оставшийся у него родственник, хотела иметь с ним как можно меньше общего. Он не только успел разбазарить солидное наследство, но и, по ее убеждению, распродает фамильные ценности. Хагбард не раз наведывался к ней и намекал, что хотел бы забрать некоторые картины, принадлежавшие его отцу. Она подозревала, что он собирается и их продать, и заявила, что больше не пустит его в квартиру. Хагбард обратился за помощью к гамбургскому адвокату Иоганну Швенну. Швенн был известным правозащитником, адвокатом с очень плотным расписанием. У него не было времени наводить справки о клиенте, который мало чем отличался от любого другого молодого человека, у которого неприятности с законом. Хагбард, очень худой и с такой бледной кожей, что она казалась почти прозрачной, был до неловкости вежлив, аккуратен и изъяснялся литературным языком. И, что для Швенна свидетельствовало в пользу этого юноши, не стремился выдавать друзей. Швенн не стал особенно вдаваться в подробности, касавшиеся личности Хагбарда, а сам Хагбард не стал посвящать его в детали.

* * *
В конце 1988 года необычное дело хакеров-шпионов волею судьбы попало в руки Эккехардта Кольхааса, одного из федеральных прокуроров из канцелярии генерального прокурора, занимавшихся делами о шпионаже.
Скромный 43-летний прокурор только недавно занял свой пост после нескольких лет работы в Министерстве юстиции в Бонне, где он специализировался на делах о захвате заложников. Кольхаас не знал, радоваться или нет такому громкому делу, не имевшему прецедентов не только в ФРГ, но и во всем мире. Сам генеральный прокурор придавал ему огромное значение. Дело хакеров-шпионов предполагало совершенно новую разновидность шпионажа.
И если подтвердится, что секретная информация добывалась из компьютеров США и попадала к Советам, эффект мог оказаться подобным взрыву бомбы.
Кольхаас, чей маленький кабинет выдавал, что его хозяин избегает любой техники, включая и пишущую машинку, чувствовал себя неуверенно из-за обилия технических подробностей, окутывавших дело. Он шутил, что для него даже выговорить слово «компьютер» – трудная задача. И вот внезапно он поставлен перед необходимостью выступать обвинителем по делу шайки молодых людей, чьи привычки – попасть в компьютер, находящийся в тысячах миль от них, и выкрасть информацию – он находил настолько странными, что даже не пытался уразуметь. Но он твердо решил игнорировать, насколько удастся, собственную техническую ограниченность и сосредоточиться на шпионаясе. В конце концов, скачивали они предназначавшуюся для КГБ информацию с компьютеров, находившихся на Дальнем Востоке, или делали фотокопии – несущественно. Шпионаж – он и есть шпионаж.
У полиции и разведки интересы в этом деле не совпадали. Последний раз одно и то же ведомство объединяло и полицию, и спецслужбы еще во времена Третьего рейха. Чтобы воспрепятствовать даже малейшей возможности возникновения нового гестапо, две эти организафта после войны были полностью разделены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72