ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
! Где ваша сознательность? Какими нравственными нормами вы руководствовались, когда позволили себе написать это письмо? Министр потряс бумажкой.
- Если мы будем рассуждать о нравственных нормах, вы останетесь внакладе. Кто дал вам моральное право читать чужие письма? То, что я пишу в письме, касается только нас двоих, вмешательство третьего лица, какими бы полномочи-ями оно ни обладало, безнравственно.
Это замечание повергло начальника в ярость. Министр, разразившись потоком брани, вызверился так, что, кинувшись на барона, отвесил ему оплеуху. Почувст-вовав, что перебрал, он умолк и вернулся в свое кресло.
Барон воспользовался нависшим молчанием:
- Что-то тут не так, оплеуха нынче мягкая. Получили директиву?.. Мне некогда с вами болтать. Отошлите письмо, не навлекайте на себя неприятностей... Хотя не исключено, что неприятности вас ждут и в том случае, если вы его отошлете. Будьте здоровы!
И барон решился на поступок, какового не знала история существования лаге-рей и тюрем, - встал и вышел из кабинета! Подобная дерзость привела начальст-во в совершенную растерянность. Надзиратели, притулившиеся в приемной, были глубоко озадачены, потому как не могли взять в толк, что происходит; должны же им дать распоряжение, куда вести заключенного, и вообще, вести ли его...
Проблема отправки письма барона и вправду была щекотливой для начальства. Положеньице - нарочно не придумаешь. Пропустишь - вдруг московские органы безопасности станут на дыбы и напустят чертей. Не пропустишь - еще хуже, вдруг Сталин прознает об этом и впадет в ярость, что кто-то осмеливается задерживать его письма! Надо думать, ни министр, ни начальник Управления умом не грешили, но Богу - Богово, а кесарю кесарево. Будем справедливы, и один, и другой дело свое знали. Потому решили поместить капризного старика в психиатрическую больницу. Времена были такими, что настоящих больных в психушку направляли на лечение, а подозреваемых в симуляции - на освидете-льствование. Психушка как вид репрессии, если не ошибаюсь, финт брежневских времен. Начальству нужна была подлинная справка о состоянии психики барона. Если психиатры подтвердят, что барон нормальный, надо будет отправить письмо. Сказано - сделано. Барона доставили в психиатрическую лечебницу, где все - от главврача до уборщицы - убедились, что пациент не только нормален, но может быть признан эталоном здоровой психики. Написали справку, отослали начальству и доставили барона, живого-невредимого, в родной лагерь к изнываю-щим от любопытства собратьям. Еще через месяц барона вызвал бухгалтер и сообщил, что кремлевское хозяйственное управление перевело на его имя сто семьдесят пять рублей! Не думаю, чтобы кто-нибудь без согласия вождя решился на этот шаг.
В противовес общепринятой дате смерти барона говорю, что человек, извест-ный в лагерном мире под фамилией Бибинеишвили, окончил свой срок зимой тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Он вышел из пятого отделения Песчанлага и поселился в Дубовке. На воле он прожил не более двух-трех дней, скончался внезапно.
Погребен за казенный счет и, надо думать, не по христианскому обряду. Иначе и быть не могло, ни он, ни те, кто хоронил его, в Бога не верили.
Вообще из всех мест заключения более всего запомнились мне своими забав-ными историями Карагандинские лагеря. Чего только не увидишь, чего только не услышишь и, если нет должного опыта, во что только не вляпаешься... Сначала о Хасане-Бадр Парвизпуре...
Если администрация начинала лихорадочно мести, чистить, драить лагерь и упрятывать в изолятор языкатых зэков, это означало одно: не завтра, так после-завтра в лагерь нагрянет какая-нибудь комиссия с проверкой, как администрация "выполняет обязанности, возложенные на нее Родиной", и нет ли брожения в контингенте заключенных. Для выяснения интересующих ее вопросов комиссия устраивала собеседования с заслушиванием жалоб лагерников. Положительных результатов, во всяком случае для заключенных, подобные проверки никогда не давали, поэтому зэки, смекнув это, стали использовать собеседования для того, чтобы добиться ощутимых результатов: если нужно было убрать особенно вредно-го опера, врага номер один, заключенные, двое или трое, начинали нахваливать его: "Один он из всех человек!" Остальные лагерники как бы между прочим подтверждали эту оценку, и опера через пару недель переводили в другой лагерь. Подобные операции планировались зэками заранее. Возможно, комиссия и догадывалась об этом, но от греха подальше опера переводила. Особенно рвались на эти собеседования новички. Они жаловались на поваров, ругали их: крадут-де постное масло, недосыпают соль... Будто комиссия могла искоренить воровство, гнездившееся в системе ГУЛАГа с момента ее основания. На подобные жалобы комиссия отвечала молчанием.
Мне довелось быть свидетелем курьеза, когда оба, и председатель комиссии, и жалобщик, оказались заиками. Они так и не поняли друг друга, как ни старались. Присутствующие, и я среди них, животы надорвали, слушая этот уникальный диалог. В конце концов генерал решил, что сукин сын смеется над ним, и зэка по фамилии Кваша надзиратели поволокли в изолятор, пиная его ногами и выворачивая руки...
Куда тебя понесло? Начал с Парвизпура, а кончил Бог весть чем?! Да, Парвиз-пур. Но прежде я должен непременно сказать вот что: интриганов и болтунов спроваживали в изолятор за несколько часов до приезда комиссии, а выпускали "репрессированных" сразу же после ее отъезда. После случившегося инцидента бедняга Кваша был причислен к разряду болтунов и, уверен, был навсегда лишен чести беседовать с комиссиями .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
- Если мы будем рассуждать о нравственных нормах, вы останетесь внакладе. Кто дал вам моральное право читать чужие письма? То, что я пишу в письме, касается только нас двоих, вмешательство третьего лица, какими бы полномочи-ями оно ни обладало, безнравственно.
Это замечание повергло начальника в ярость. Министр, разразившись потоком брани, вызверился так, что, кинувшись на барона, отвесил ему оплеуху. Почувст-вовав, что перебрал, он умолк и вернулся в свое кресло.
Барон воспользовался нависшим молчанием:
- Что-то тут не так, оплеуха нынче мягкая. Получили директиву?.. Мне некогда с вами болтать. Отошлите письмо, не навлекайте на себя неприятностей... Хотя не исключено, что неприятности вас ждут и в том случае, если вы его отошлете. Будьте здоровы!
И барон решился на поступок, какового не знала история существования лаге-рей и тюрем, - встал и вышел из кабинета! Подобная дерзость привела начальст-во в совершенную растерянность. Надзиратели, притулившиеся в приемной, были глубоко озадачены, потому как не могли взять в толк, что происходит; должны же им дать распоряжение, куда вести заключенного, и вообще, вести ли его...
Проблема отправки письма барона и вправду была щекотливой для начальства. Положеньице - нарочно не придумаешь. Пропустишь - вдруг московские органы безопасности станут на дыбы и напустят чертей. Не пропустишь - еще хуже, вдруг Сталин прознает об этом и впадет в ярость, что кто-то осмеливается задерживать его письма! Надо думать, ни министр, ни начальник Управления умом не грешили, но Богу - Богово, а кесарю кесарево. Будем справедливы, и один, и другой дело свое знали. Потому решили поместить капризного старика в психиатрическую больницу. Времена были такими, что настоящих больных в психушку направляли на лечение, а подозреваемых в симуляции - на освидете-льствование. Психушка как вид репрессии, если не ошибаюсь, финт брежневских времен. Начальству нужна была подлинная справка о состоянии психики барона. Если психиатры подтвердят, что барон нормальный, надо будет отправить письмо. Сказано - сделано. Барона доставили в психиатрическую лечебницу, где все - от главврача до уборщицы - убедились, что пациент не только нормален, но может быть признан эталоном здоровой психики. Написали справку, отослали начальству и доставили барона, живого-невредимого, в родной лагерь к изнываю-щим от любопытства собратьям. Еще через месяц барона вызвал бухгалтер и сообщил, что кремлевское хозяйственное управление перевело на его имя сто семьдесят пять рублей! Не думаю, чтобы кто-нибудь без согласия вождя решился на этот шаг.
В противовес общепринятой дате смерти барона говорю, что человек, извест-ный в лагерном мире под фамилией Бибинеишвили, окончил свой срок зимой тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Он вышел из пятого отделения Песчанлага и поселился в Дубовке. На воле он прожил не более двух-трех дней, скончался внезапно.
Погребен за казенный счет и, надо думать, не по христианскому обряду. Иначе и быть не могло, ни он, ни те, кто хоронил его, в Бога не верили.
Вообще из всех мест заключения более всего запомнились мне своими забав-ными историями Карагандинские лагеря. Чего только не увидишь, чего только не услышишь и, если нет должного опыта, во что только не вляпаешься... Сначала о Хасане-Бадр Парвизпуре...
Если администрация начинала лихорадочно мести, чистить, драить лагерь и упрятывать в изолятор языкатых зэков, это означало одно: не завтра, так после-завтра в лагерь нагрянет какая-нибудь комиссия с проверкой, как администрация "выполняет обязанности, возложенные на нее Родиной", и нет ли брожения в контингенте заключенных. Для выяснения интересующих ее вопросов комиссия устраивала собеседования с заслушиванием жалоб лагерников. Положительных результатов, во всяком случае для заключенных, подобные проверки никогда не давали, поэтому зэки, смекнув это, стали использовать собеседования для того, чтобы добиться ощутимых результатов: если нужно было убрать особенно вредно-го опера, врага номер один, заключенные, двое или трое, начинали нахваливать его: "Один он из всех человек!" Остальные лагерники как бы между прочим подтверждали эту оценку, и опера через пару недель переводили в другой лагерь. Подобные операции планировались зэками заранее. Возможно, комиссия и догадывалась об этом, но от греха подальше опера переводила. Особенно рвались на эти собеседования новички. Они жаловались на поваров, ругали их: крадут-де постное масло, недосыпают соль... Будто комиссия могла искоренить воровство, гнездившееся в системе ГУЛАГа с момента ее основания. На подобные жалобы комиссия отвечала молчанием.
Мне довелось быть свидетелем курьеза, когда оба, и председатель комиссии, и жалобщик, оказались заиками. Они так и не поняли друг друга, как ни старались. Присутствующие, и я среди них, животы надорвали, слушая этот уникальный диалог. В конце концов генерал решил, что сукин сын смеется над ним, и зэка по фамилии Кваша надзиратели поволокли в изолятор, пиная его ногами и выворачивая руки...
Куда тебя понесло? Начал с Парвизпура, а кончил Бог весть чем?! Да, Парвиз-пур. Но прежде я должен непременно сказать вот что: интриганов и болтунов спроваживали в изолятор за несколько часов до приезда комиссии, а выпускали "репрессированных" сразу же после ее отъезда. После случившегося инцидента бедняга Кваша был причислен к разряду болтунов и, уверен, был навсегда лишен чести беседовать с комиссиями .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187