По ночам квартал окутывали туманы с протекавшей позади него реки Мансанарес, падая на землю дождевыми каплями с низкорослых деревьев.
Робин весь день не находил себе места от нетерпения и подошел к улице за полчаса до назначенного срока. На нем были надеты высокие сапоги и темный плащ, подмышкой он нес еще один плащ, чтобы им мог воспользоваться его отец во время бегства. Три домишки со ставнями на окнах, сквозь которые не просачивался ни один огонек, были обращены лицом к трем столь же жалким сооружениям на противоположной стороне узкой улочки. Даже в этот ясный апрельский вечер, скрадывающий грязь и запустение, они сохраняли мрачный и зловещий облик. Робин остановился и прислушался. Издалека доносился городской шум – крики и скрип колес. Однако вблизи было так тихо, что шелест ветра в листве мог заставить вздрогнуть, словно пистолетный выстрел.
«Во всяком случае, за мной не следили», – подумал юноша, сворачивая в улочку.
Однако, как бы легко он ни старался ступать, черепки и обломки железа, устилавшие землю, то и дело трещали под его сапогами. Перед домами дорога стала немного шире, но несколько деревьев, обломки стен и зазубренные изгороди по бокам делали ее еще более темной. Спотыкаясь, Робин, наконец, добрался до хижины в конце улицы, ощупью нашел дверь и тихо постучал.
Внутри послышалось движение, а затем раздался голос старика, но без обычного хныканья.
– Кто там?
Робин приложил рот к дверной панели.
– Карло Мануччи.
– Подождите!
Тяжелый ключ повернулся в замке, засовы со стуком отодвинулись. Робин мог слышать напряженное дыхание Джоржджа Обри.
– Скорей! – прошептал он, пытаясь обуздать чувство острой жалости – для этого времени хватит потом! Дверь слегка приоткрылась внутрь, но полоска света оказалась достаточной, чтобы юноша смог проскользнуть в дом.
Собственно говоря, это был не дом, а зловонная конура, освещенная единственной свечой, прикрепленной к выступу собственным воском. У стены стояла грязная койка, покрытая рваной соломой; рядом находился деревянный табурет с кувшином воды и глиняной тарелкой с остатками пищи. Другой мебели в комнате не было. Маленькое незастекленное окошко под потолком, очевидно, впускало в ясную погоду скудное количество дневного света, а в ненастье – ветер и дождь. Скрючившееся перед юношей подобие человека было его отцом. Джордж Обри, некогда построивший и владевший Эбботс-Гэп с его изысканной красотой, прожил здесь много лет.
– Закройте дверь, добрый сеньор, – проскрипел старик. Повернувшись Робин запер дверь и задвинул засовы. Снова посмотрев на отца, он увидел, что тот дрожит от ужаса.
– Зачем вы заперли дверь? Сюда никто не придет! Что вы хотите со мной сделать?
Он отшатнулся, подняв руки, словно для защиты от удара. Робин бросил на пол плащ, приготовленный для Джорджа Обри, и шагнул вперед.
– Разве я могу причинить вам зло, отец? – мягко произнес он по-английски.
Звук его голоса подействовал на старика сильнее, чем смысл его слов. Он опустил руки с видом человека, внезапно услышавшего давно забытую любимую мелодию.
– Вы говорите по-английски, – пролепетал он со слабой улыбкой.
– Да, отец, на вашем родном языке.
Старик нахмурился.
– Вы не должны называть меня отцом, – сказал он. – Я не священник и никого не могу назвать своим сыном.
– Кроме меня, – ответил Робин.
– И вас тоже. Я достаточно насмотрелся на тех, кто обращаются к человеку «сын мой», а потом мучают его! – Внезапно старик испугался зазвучавшей в его голосе подавленной ненависти и вновь заскулил: – Я всего лишь жалкий нищий. Подайте, ради Бога…
Эти раболепные мольбы вызвали у Робина сердечную боль.
– Посмотрите на меня! Кто я?
– Карло Мануччи, – ответил нищий и добавил с хитрой усмешкой: – Прежде чем вы назвали ваше имя, я уже знал его.
– Каким образом?
– Вы говорили по-испански с итальянским акцентом.
Это действительно так. Робин говорил и писал об этом. Но откуда его отец мог знать… Ему казалось, что он начинает понимать.
– Значит, вы знаете, кто я? – улыбнулся юноша. – Вы просто подшучиваете надо мной, отец.
– Вы – Карло Мануччи.
– Я научился говорить по-испански с итальянским акцентом, когда скакал с вами верхом по Пербек-Хиллз, отец. От Эбботс-Гэп вверх к нашему маяку, где всегда были наготове смола и хворост. Глядя вниз, на залив Уорбэрроу с одной стороны и У орем с другой, вы учили меня испанскому языку.
Робин специально напоминал о пейзажах и названиях мест, казавшихся столь отдаленными в этой темной и жалкой хижине. Однако, это подействовало на старика. Слова «Эбботс-Гэп», «Уорбэрроу», «Уорем» прозвучали в его ушах подобно туманной сладостной мечте. Слезы брызнули у него из глаз и покатились по щекам, прежде чем он успел поинтересоваться, как юноша мог знать эти наименования. Однако интерес все же пробудился. Схватив свечу дрожащими пальцами, старик приблизился к Робину.
– Вы – Карло Мануччи! – сердито и упрямо заявил он.
– Я Робин Обри, ваш сын.
– Робин! – воскликнул нищий и закричал пронзительным тонким голосом: – Нет-нет! Это уловка, чтобы спастись! Но она опоздала! – И он усмехнулся со злобой, непонятной Робину так же, как и его слова.
Юноша расстегнул камзол и снял с шеи золотую цепочку, на которой висело кольцо с печатью.
– Вы дали мне его, сэр, перед тем, как отправиться в ваше последнее путешествие с «Наставлениями» Катона в багаже. С тех пор я храню его здесь.
Он протянул цепочку отцу, который поднес ее к тусклым глазам, вертя кольцо между пальцами.
– Да, – прошептал старик скорее себе, чем сыну, впервые говоря по-английски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80