В. Келдыш, А. И. Алиханов, А. И. Алиханьян, Л. Д. Ландау, Е. М. Лиф-шиц, В. А. Фок, Н. Н. Семенов, В. А. Энгельгардт, А. Н. Туполев, Г. Н. Сперанский, А. М. Дамир, М. А. Лаврентьев, А. П. Александров и даже один раз Королев. Можно сказать, почти весь Президиум Академии наук. А иностранные ученые! Всех и не вспомнить. Когда праздновали семидесятилетие Петра Леонидовича, более трехсот человек приехали на дачу его поздравлять. Много очень было молодежи, восторженно относящейся к Петру Леонидовичу.
Таким образом, судьба меня продолжала награждать радостями, и я через пережитые ужасы прорвалась опять в работы. Их было много, но удачных две: «Гугеноты» в ГАТОБе, режиссер Н. В. Смолич, в 1951 году и в 1954 году «Ломоносов» во МХАТе… но удовлетворения мало.
После трудных и длительных самоуговоров перестать работать в театрах я ушла на пенсию, с многолетним опозданием, и на первых порах мне это показалось счастьем: ни спешки, ни волнений, ни оскорблений, ни скандалов, и… я безумно заскучала без живописи.
Я пробовала вернуться к моей первой профессии, но ничего хорошего не получилось. Засорилось, притупилось за многие годы служения театру живописное видение, и я иногда думала: «Может, все муки в театре прекрасны и нормальны? Ведь терпела же я их более сорока лет. Значит, было ради чего!» И в конце концов я поняла, что главное – это работа в коллективе, постоянное чувство, что ты нужна большому количеству людей и не имеешь права их подвести плохой или выполненной не в сроки работой и что спектакль является результатом усилий коллектива людей разных специальностей, а в конечный этап включается и зритель – он же и судья.
В театрах я почти всегда могла найти общий язык и с авторами, и с рабочими разных цехов, и контакт со зрителями. Ну а вот с дирекциями – не получалось. И все же до сих пор время от времени мне предлагают и уговаривают оформить спектакль в Москве, в Ленинграде, во Фрунзе… Но уже нет для этого сил ни физических, ни моральных.

ПОСЛЕСЛОВИЕ
Начала книгу «за здравие», а кончаю «за упокой». Жизнь наша построена так же – никуда от этого распорядка не денешься…
Книга моя о себе и о тех, с кем жалко было и будет расставаться, – одни ушли – другие останутся, а уйду я.
Я была очень любопытная ко всему, что вне меня, а характер у меня такой, что я не ставила себя во главу угла и была всегда более или менее недовольна собой, а главное – результатами своей работы. Многое в жизни из-за этого «пропустила», особенно благ житейских. Скромность моя, как теперь вижу, была глупостью и вообще не полезна – размагничивает, – ценилась в прошлом, XIX веке. Надо было прежде всего больше верить в себя – художника. А сейчас чувствую себя если не у разбитого корыта, то у корыта с большими трещинами.
Странно, до чего же быстро прошла жизнь! Какие-то периоды, особенно неприятные, длились и мучили, казалось, бесконечно долго. И все хотелось ускорить бег времени. А теперь кажется, что жизнь промелькнула неестественно быстро и многое, даже неприятности, возмущения и страдания, хотелось бы пережить вновь, и думается, что наслаждалась бы вдумчиво и скаредно даже несчастьями, потому что все входит в понятие – жизнь.
Во мне смесь оптимизма с пессимизмом. Я умею дружить с людьми, но не умею «ладить». Я вспыльчивая, но отходчивая. В трудных обстоятельствах выручает юмор.
В искусстве я сделала немало – могла бы гораздо больше и лучше, но, конечно, моим настоящим призванием все же была живопись, особенно в области портрета (возможно, что я перешла бы и к картинам); а живописи я изменила – и не по своему желанию.
И теперь еще внезапно, вопреки разуму, иногда мелькнет: если будет время, напишу портрет такого-то, или такой-то, или таких-то… Много, много лет мечталось написать групповой портрет. Приходится примириться с тем, что на сцене жизни я сыграла не «ту» роль. Не я одна – со многими в искусстве это бывало!
Ведь если вспомнить, сколько нашему поколению пришлось пережить всякого: войны, революции, голод, невероятный прогресс в науках и внедрение его результатов в жизнь! Мысли о радио, телевидении и полетах в космос могли бы разрушить психику наших бабушек и дедушек!… А людям искусства? Одних «измов» сколько было!
Кто-то из поэтов сказал: «Родишься поэтом, делаешься оратором». А дело-то в том, что нужно сочетать в себе и то и другое.
Иногда как утешение, иногда как еще доступное наслаждение, иногда – чтобы отвлечь страшные мысли, иногда – когда уже невмоготу окружающие и их поступки (а во всех случаях это помогает), – я выдавливаю из тюбиков краски на палитру и просто тем или другим смешением красок уничтожаю для себя ощущение плохого и творю радость. Эгоистично? Да. Но что поделаешь, если это спасает от груза разочарований! Кроме этого, мне повезло: я нашла себе еще новое применение – пишу вот эти откровенные воспоминания, главным образом для того, чтобы рассказать хоть немногое о замечательном времени, в котором я жила и еще живу, и о людях, которые, одни больше, другие меньше, сделали это время замечательным.
Иногда так противно вспомнить некоторые свои поступки, что невольно вскрикиваю от брезгливости. А что поделаешь? Жизнь не переведешь обратно, как часы: «было» – одно из самых страшных слов… Во имя чего же я жила? Не знаю… Возможно, судьба хранила меня, чтобы я написала эту книгу? Возможно…

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120