… Даю три дня на завершение эскизов». Он, конечно, был прав… Война! И я работала. Умер Андрей Романович без меня – я была в театре. Прибегаю – Басов дома, сообщает…
…Хоронить очень трудно, если не в общие ямы. Театр помог. Дали грузовик – кладбище далеко. Ничего не видела до ямы могилы.
Умер Андрей Романович 11 мая 1942 года. Через двадцать дней внезапно скоропостижно умер взятый на три дня в больницу для обследования Иван Николаевич Ракицкий – друг Горького и наш. Проглядели стенокардию…
Вскоре после смерти Андрея Романовича вместо соболезнующего письма прилетела из Алма-Аты мой друг – Вера Николаевна Трауберг. Когда несчастье, она всегда старалась помочь мне пережить и отвлечь. Удивительный человек!
Самые разнообразные болезни вдруг завладели мной – авитаминоз бросился на глаза: они болят, гноятся, белки залиты кровью. Попала к В. Н. Филатову, эвакуированному из Одессы, он и определил, что авитаминоз, а глаза здоровы. Филатов оказался страстно влюбленным в живопись – в доме, где его поселили, стены, двери и любая свободная плоскость покрыты его пейзажами и натюрмортами. Вокруг его дома в саду круглосуточные очереди слепых и больных глазами – со всех концов Советского Союза, даже из Владивостока – на прием к легендарному исцелителю. Многие устроили шалаши, а у некоторых палатки.
Вскоре я заболела двусторонним крупозным воспалением легких; болела два месяца, дальше – амёбным колитом. В небольших промежутках бросалась на работу в театре. Басов работал героически. Потом начал болеть и Басов. Ташкент нас не приветил. Да он ли? Так сложилось. Ведь война!
Январь 1943 года. Немцы разгромлены под Сталинградом. Голос Левитана по радио: «От Советского Информбюро…» – все более вселяет уверенность в нашей победе. Я и Басов сквозь болезни цепляемся за жизнь. Из знакомых уже уезжают в Москву кто «покрупнее»: А. Н. Толстой с женой, Михоэлс, Корнейчук, Ванда Василевская, В. В. Иванов с женой, Н. А. Пешкова…
…К нашей благодетельнице Инне Ивановне, у которой живем, возвращается сестра с двумя собаками. Понимаем, что надо выселяться. Я еще болею, и нужна комната с уборной в доме. Ищем – нет. С отчаяния пишу письмо Толстому. Прошу разрешить нам с Басовым временно жить в их большом особняке. Там осталась мать Людмилы Ильиничны, домработница и сын Марины Цветаевой. Толстой согласен. Информирует о нашем переезде Узбекский Совнарком. Переселяемся в «роскошь с уборной». Медленно выздоравливаю и начинаю опять работать в театре.
Уже апрель. Толстой сообщает, что в Московском театре Революции будут ставить его пьесу «Нечистая сила». Басов будет художником. Скоро вышлют нам пропуска из Главной милиции Москвы. Какое счастье – РСФСР! в Москву! Город, где я родилась. Впервые во мне проявляется узкий патриотизм.
В мае выезжаем. А где будем жить? Предполагали два варианта. Оказался третий: нас приютила в своей маленькой квартирке дорогой друг Липочка. Все, что нужно для обихода и хозяйства, она предоставила в наше распоряжение (у нас ни кола ни двора)… Мы знаем, что она это делает от сердца и в память Алексея Максимовича.
И я и Басов умеем работать, но быть «деловыми» не умеем – а хорошо бы! На первое время деньги будут от «Нечистой силы», а пока… мы научились жить «без», и нам не страшно. Проходим неизбежные формальности: прописка в Москве, переход из членов ЛОССХ, продовольственные карточки, ордера на одежду (мы совершенно пообносились). Сил маловато – в многое не углубляешься. Ведь еще продолжается война, но ежедневно сводки с фронтов окрыляют.
Еще раз об Алексее Толстом
Лето 1943 года. Опять Барвиха. Алексей Николаевич сам сеял, сажал и растил цветы. Вызывает меня в сад, где под окнами кабинета решил посеять маки… Лицо озабоченное, а глаза веселые, хитрые. Он говорит:
– Нужно подбавить под маки хорошей земли – хорошая земля на грядах у Паши в огороде. Пока Паша ходит в сельпо, возьмем ведра, лопату и стащим у нее землю. (Паша ведала огородом, курами и прочим хозяйством, а также стряпала. Нрава была строгого, характера бурного, и Алексею Николаевичу нравилось ее побаиваться.)
Крадучись и поглядывая на ворота, не возвращается ли Паша, мы направились к огороду, наполнили ведра землей «с дивным вонючим перегноем», как смачно сказал Алексей Николаевич, благополучно донесли и разбросали землю на приготовленном месте. Мак был посеян, семена были, конечно, «совершенно необыкновенные», и маки должны были вырасти «невиданной красоты». Так оно и было в дальнейшем. А пока что вернулась Паша, ее зоркий хозяйственный глаз обнаружил убыль земли на грядах, и она, не на шутку рассердившись, разыскала Толстого и стала его срамить и обвинять в воровстве. Он очень серьезно и упорно отводил обвинение и не сознался. А Паша загадочно и пророчески говорила:
– Все равно от правды как ни отпирайтесь, а вам не уйти – она вылезет наружу!
Алексей Николаевич так вошел в игру, что даже не на шутку рассердился на Пашу. И действительно, «правда вылезла». Когда выросли и зацвели маки, среди них выросли также и могучие плети огурцов. Как выяснилось, в землю, которую мы воровали, были уже посажены огуречные семена. Паша торжествовала.
Тем же летом около дома в саду идет подготовка к киносъемке. Режиссер М. К. Калатозов с помощниками, прожекторы, съемочная аппаратура… Предстоит заснять Толстого, произносящего речь, написанную им для Съезда прогрессивных деятелей кино, который должен вскоре состояться в Америке. Алексей Николаевич в рабочем костюме садовника возится с цветами:
– Текст готов, я готов, все продумал, начинайте!
Включают прожекторы – съемка идет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120