Если б я знал, что они такие, – никогда бы не женился. Вообще Вселенная устроена отвратительно, воет ветер, дождь хлещет, бухает какой-то мокрый гром, и это возбуждает такой кашель, что бумаги со стола летят сразу ко всем чертям. Больше никаких новостей нет, если не считать дверь. Ее построили внизу на лестнице, чтобы ветер и собаки не лезли к детям, но так построили, что ее видишь лишь после того, как стукнешься об нее. Вообще – все против меня.
В одной книжке, тоже скучной, какой-то болван спрашивает болванку: «Как ты думаешь, Алис, зачем живут люди?…» Вот негодяй! Молчал бы.
Тоже и Вы – сообщаете новости: «Ленинград красят в желтое». Я же не маленький, я сам видел это.
А если хотите прочитать хорошую книжку, так – это «Мед и кровь» Колоколова.
Шкловского «Гамбургский счет» – не читал. Развернул книжку и почти на каждой странице: Горький. Нет, – думаю, – прочитаю после, когда у меня бронхит будет.
«Из Херсона мне пишут, что там бывший дьякон зажигалку проглотил. Это еще не формализм, но уже кое-что. „Петух поет, пастух играет“ – вот типичный стих Пушкина. От таких стихов архиереи толстели» – это похоже на Шкловского? А из Херсона ему никогда никто не писал.
Мне же вот написали из Москвы:

«Судьба число своих насмешков
Добавила еще одним:
Приехал литератор Пешков
И снова вдруг исчез как дым».

Дальше – неприлично.
Будьте здоровы, Купчиха. Всего доброго. Очень устал.
А. Пешков
Хорошо?
20/XII-28.
Пишите».

Массовые празднества
С. Э. Радлов получил из ЦК ВЛКСМ предложение сочинить сценарий и поставить в Москве массовую инсценировку на стадионе «Динамо» для закрытия Первого Всесоюзного слета пионеров в августе 1929 года. Он едет в Москву для переговоров. Соглашается. Художником буду я. Мы с ним сработались и понимали друг друга с полуслова. Я очень счастлива – оформление таких празднеств для меня даже интереснее, чем работа в театре.
В помещении театра Мейерхольда, уехавшего на гастроли, организуем творческий штаб. У Радлова и у меня помощники – молодые режиссеры, ученики Мейерхольда.
Эскизы мои одобрены и отданы в мастерские «Мосфильма», костюмы – в театральные пошивочные мастерские. Нужно достать высокие пожарные лестницы, при помощи которых должен неожиданно «вырастать» задуманный мною город, символизирующий стройку и индустриализацию Страны Советов. Узнаю, что в Москве имеются немецкие пожарные машины «магирус» с выдвижными лестницами тридцатипятиметровой высоты. Получить их можно только с согласия главного брандмайора города. Решила попробовать. Верила, что мой энтузиазм подействует. Отправилась. Прием мрачный:
– В лестницах я вам отказал по телефону. Что вы хотите еще?
– Хочу все же несколько лестниц «магирус» да и меньших. Я вам сейчас расскажу, как все будет интересно, и вы дадите разрешение, я не уйду, пока вы этого не сделаете! – сказала я весело и угрожающе, поудобнее расположившись в кресле.
Он улыбнулся:
– Да видели ли вы вообще пожарные лестницы в действии?
– Конечно, но не «магирусы» – в Ленинграде я их уже применяла.
Наконец, тяжело вздохнув, он сказал:
– У меня в некоторых пожарных частях имеются устаревшие лестницы на двенадцать метров – вот их я вам могу дать, чтобы отделаться.
В конце концов я получила заверение, что нам дадут на репетиции и на спектакль несколько «магирусов» и меньшие лестницы. Я поблагодарила и сказала, что нам не зря дадут «магирусы» – они, наверное, удачно выполнят и «непожарное» задание. Обещала прислать пригласительный билет, чтобы убедиться, что я говорю правду.
Середина августа. Я еще бегаю по мастерским, даю указания и рьяно борюсь за качество. Многое получается неплохо.
Москва расцветилась отрядами пионеров в белых рубашечках и красных галстуках из республик СССР, а многие – из далеких стран: дети Индии, Цейлона, Америки, Африки, Китая и европейских государств – в разных костюмах, с национальными флажками и оркестрами народных инструментов. Поют, играют, танцуют беленькие, желтенькие и черненькие. Многие очень тощие и усталые. Некоторым нелегко было пробраться в СССР, но здесь они веселы и счастливы.
На этот раз нам удалось за несколько дней до «спектакля» добиться права прорепетировать некоторые сцены представления. Радлову – по линии «актеров» (пионеры и другие участники) и согласованности действий. Композитору Мосолову – в музыке (темпы и громкость). А мне необходимо проверить декоративные выдумки в действии и свет.
По верху амфитеатра расставлены прожекторы (штук шестьдесят), они могут охватить светом любые места действия. Иногда нужен цветной свет, и лучи должны быть подвижными, иногда – выключаться группами или все сразу. Прожекторы имели запас цветных фильтров, каждый осветитель имел свой номер, радионаушники и напечатанную световую партитуру: творческий штаб добился радиофикации стадиона для сигнализации. Радлов и я заняли командные посты в звуконепроницаемых радиобудках (почти сплошь из стекла) с микрофонами и телефонами. Оттуда мы и командовали – каждый по своей партитуре.
И вот наконец вечер. День закрытия слета. Стадион заполняется пионерами и взрослыми зрителями. Наша творческая группа нервничает, а я особенно, так как знаю, что почетным гостем будем Алексей Максимович, вновь приехавший в СССР. Мне хочется, чтобы ему понравилось, – он еще такого не видел. Гонг возвещает начало. Я снизу пробираюсь к радиобудке, вдруг слышу оклик Алексея Максимовича:
– Купчиха! Куда вы так несетесь? – Его рука высовывается за барьер правительственной ложи, и он ловит меня за рукав.
Радуюсь, что Алексей Максимович пришел, но вырываюсь, бросив на ходу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120