Доводы обеих сторон звучали убедительно, однако проверить их д
остоверность не представлялось возможным. Приходилось обоим верить на
слово. Но кому из них верить, что принять за истину и как решить это одновр
еменно столь простое и сложное дело? Я обратился к Вадиму Артемьевичу, он,
улыбаясь, полол плечами, как бы говоря: «Ну вот, нашел над чем задумываться
!» Ц но ничего не сказал. Другой мой заседатель уверенно заявил, что в иск
е надо отказать, так как волк должен принадлежать тому, кто убил его аз руж
ья. Я с ним согласился и быстро написал решение.
Вадим Артемьевич несколько раз внимательно перечитал его, старательно
очистил перо, нехотя обмакнул его в чернила и, вздохнув, вывел жирную подп
ись.
Ц Что это вы так тяжело вздыхаете? Ц спросил я.
Ц Нелегко подписываться под несправедливостью, Ц ответил он.
Это меня удивило.
Ц Зачем же ты подписался, если сомневаешься?
Ухорин усмехнулся:
Ц Ведь ты же, Семен Кузьмич, тоже сомневаешься. И тоже подписался, и не тол
ько подписался, но и сам сочинил это решение.
Меня взорвало.
Ц Что ты этим хочешь сказать? Ц резко спросил я.
Ц Сомневаешься Ц не торопись делать выводы, Ц спокойно ответил Вадим
Артемьевич и, помолчав, добавил: Ц Мне кажется решение неверным Ц по-ваш
ему выходит, что волка убить так же легко, как курицу. Да если бы у него на ла
пе не было капкана, разве бы его убили! Волк хитрый и осторожный зверь, нед
аром на него облавой ходят.
Ц Если бы волка не убили из ружья, он все равно ушел бы, отгрыз лапу и ушел,
Ц веско заявил заседатель Ефимов.
Ц Конечно, ушел бы, Ц охотно согласился с ним Ухорин.
Ц Чего же ты хочешь наконец? Ц спросил я Вадим Артемьевич сказал, что он
ничего не хочет и ему совершенно наплевать на этого волка, но справедлив
ость требует, чтобы шкуру и премию поделить между охотниками поровну.
Мы еще немного поспорили с ним, но уже для вида, из самолюбия. Неопровержим
ая логика Ухорина была очевидна.
Когда я заново переписал решение и огласил его в зале судебных заседаний
, охотники дружно сказализ «Спасибо, гражданин судья». Другого решения о
ни и не ожидали. В таких делах они разбираются лучше всех судей, вместе взя
тых.
Вадим Артемьевич готов в любое время слушать любое дело. Если я его не выз
ываю, он идет в сельсовет и напоминает мне по телефону.
Ц Семен Кузьмич, вы меня не забыли? Ц спрашивает он.
Ц Никак нет, Вадим Артемьевич. Только что думал о тебе.
Ц Значит, мне завтра приходить?
Ц Обязательно.
В колхозе Ухорин числится общественным казначеем. Я очень смутно предст
авляю, что это за должность На работу в суде он смотрит как на свою основну
ю и дорожит ею.

Примирение

Позавчера я провел выездную сессию суда в Макарьевском сельсовете. Вы, н
аверное, думаете, что для этого мне специально по заказу подали машину и я
погрузился в нее с заседателями, прокурором, адвокатом, экспертами и про
чими участниками процесса. Ничего подобного! Я сунул в портфель три тощи
е синие папки и сказал своему секретарю Тонечке Пишулиной: «Идем». И мы по
шли.
По большаку до Макарьева километров пятнадцать Мы же двинулись напрями
к тропинкой. Утро было ясное, тихое, прохладное, с обильной росой. Солнце е
ще не жгло Ц оно тепло и приветливо улыбалось нам с бездонно прозрачног
о неба. Река, отшумев в узком каменистом русле, спокойно текла, мягко покач
ивая прибрежный камыш, звонко клокотала на перекатах. Над густыми заросл
ями березняка, свистя и хоркая, тянули вальдшнепы; с противным пронзител
ьным криком как настеганный носился чибис.
Но уже чувствовалось, что весна догуливает свои последние деньки, а на см
ену ей идет лето Ц душное, пыльное, с роями мух и назойливыми слепнями, с п
олуденной сонной истомой, соленым потом, с горячим дыханием ветров, бурн
ыми грозовыми дождями и изнурительными полевыми работами.
Влажная, упругая тропинка вела вдоль берега, крутого и обрывистого. Над в
одой клубился пар, словно ее подогрели. От берегов стремительно шмыгали
ельцы, узкие и темные, как тени, на быстринах плескались язи, а в густых зар
ослях осоки тяжело, как камень, бултыхнулся лещ.
Тропинка свернула в сторону, и мы, перейдя по бревнам крошечное болотце с
протухшей ржавой водицей, вышли на широкий низинный луг с редкими призем
истыми кустами ольшаника. Свежий, сочный, изумрудный, он цвел вовсю, блест
ел и переливался мириадами радужных искр.
И я задрожал, как от озноба. Моя душа встрепенулась, и я чуть не задохнулся
от радости. Свершилось чудо! Оно, это тонкое едва уловимое «я», внезапно ве
рнулось, и мне захотелось кричать и плакать. И я бы закричал и навзрыд запл
акал от счастья, если бы не было рядом секретаря, Ц упал бы в траву, исступ
ленно целовал бы эту благодатную сырую землю, дающую нам все; и жизнь, и си
лу, и счастье, и любовь. И мне стало легче и привольнее, чем птице. Я мог своб
одно дышать, чувствовать и наслаждаться. Теперь я обладал всем! Все, что ок
ружало меня, было мое: солнце Ц только для меня, и этот веселый пестрый лу
г существовал, чтобы услаждать и радовать мое «я».
Удивительно тонкая, капризная и чудесная штукенция собственное «я» Ц т
о, что способно чувствовать, понимать и находить смысл и радость жизни в с
амом простом и обычном; и в этом заболоченном лугу, и в кривоствольной чах
лой березке, и в стройной, гордой сосне, и в лиловом полевом колокольчике,
и в этой светлой, игривой речонке с нелепым названием Разливайка.
Вернувшееся «я» не покидало меня весь день. Наоборот, оно росло, крепло, и
наконец я полностью стал самим собой Ц человеком, умеющим чувствовать,
страдать, а также уважать чувства и страдания других.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18