Крафт не ответил.Рези повернулась ко мне.— Да, я — коммунистический агент. И он тоже. Он действительно — полковник Иона Потапов. У нас действительно было задание доставить тебя в Москву. Но я не собиралась этого делать, потому что люблю тебя; потому что любовь, которую ты дал мне, — единственная моя любовь, другой у меня не было и не будет. Я же тебе говорила, что не желаю этого делать, правда? — сказала она Крафту.— Она мне говорила, — сказал Крафт.— И он согласился со мной, — сказала Рези, — и тоже мечтал о Мексике, где все мы выскочим из западни и заживем счастливо.— Как ты узнал? — спросил меня Крафт.— Американские агенты все время следили за вашими действиями, — сказал я. — Это место сейчас окружено. Вы погорели. Глава тридцать восьмая.О, СЛАДКОЕ ТАИНСТВО ЖИЗНИ… Об облаве —О Рези Нот —О том, как она умерла —О том, как она умерла на моих руках, там, в подвале преподобного доктора Лайонела Дж. Д. Джонса. Д. С. X., Д. Б.Это было совершенно неожиданно.Казалось, Рези так любила жизнь, была создана для жизни, что мне в голову не приходило, что она может предпочесть смерть.Я — человек, достаточно умудренный опытом или недостаточно одаренный воображением, — уж решайте сами, — чтобы представить себе, что такая молодая, красивая, умная девушка даже при самых тяжелых ударах судьбы и политики будет думать о смерти. Притом я говорил ей, что самое худшее, что ее ожидает, это депортация.— И ничего более страшного? — сказала она.— Ничего. И я сомневаюсь, что тебе даже придется оплачивать обратный проезд.— И тебе не жалко будет, если я уеду?— Конечно, жалко. Но я ничего не могу сделать, чтобы ты осталась со мной. С минуты на минуту сюда могут войти и арестовать тебя. Не думаешь же ты, что я буду драться с ними?— А ты не будешь с ними драться?— Конечно, нет. Какой у меня шанс?— А это имеет значение?— Ты хочешь знать, — сказал я, — почему я не умираю за любовь, как рыцарь в пьесе Говарда У. Кемпбэлла-младшего?— Именно это я и хочу знать, — сказала она. — Почему бы нам не умереть вместе, прямо здесь, сейчас?Я рассмеялся.— Рези, дорогая, у тебя вся жизнь впереди.— У меня вся жизнь позади, — сказала она, — вся в этих нескольких счастливых часах с тобой.— Это звучит как строка, которую я мог бы написать, когда был молодым человеком.— Это и есть строка, которую ты написал, когда был молодым человеком.— Глупым молодым человеком, — сказал я.— Я обожаю того молодого человека, — сказала она.— Когда же ты полюбила его? Еще девочкой?— Маленькой девочкой, а потом уже женщиной, — сказала она. — Когда они дали мне все, что ты написал, и велели изучить, я полюбила тебя уже женщиной.— Извини, но я не могу одобрить твои литературный вкус.— Ты уже не веришь, что любовь — единственное, ради чего стоит жить?— Нет.— Тогда скажи, ради чего стоит жить вообще? — сказала она умоляюще. — Если не ради любви, то ради чего же? Ради всего этого? — Она жестом обвела убогую обстановку комнаты, еще резче усилив и мое собственное ощущение, что мир — это лавка старьевщика. — Я что, должна жить ради этого стула, этой картины, ради этой печной трубы, этой кушетки, этой трещины в стене? Вели мне жить ради этого, и я буду! — кричала она.Теперь ее ослабевшие руки вцепились в меня. Она закрыла глаза и заплакала.— Значит, не ради любви, — шептала она, — ради чего же, скажи.— Рези, — сказал я нежно.— Скажи мне! — требовала она.Сила вернулась в ее руки, и она с нежным неистовством теребила мою одежду.— Я старик, — беспомощно сказал я. Это была трусливая ложь. Я не старик.— Хорошо, старик, скажи мне, ради чего жить, — сказала она. — Скажи, ради чего ты живешь, чтобы и я могла жить ради того же — здесь или за десять тысяч километров отсюда! Объясни, почему ты хочешь остаться в живых, и тогда я тоже захочу жить!И тут началась облава.Силы закона и порядка ворвались через все двери, они размахивали оружием, свистели в свистки, светили яркими фонарями, хотя света и так было достаточно.Это была целая небольшая армия, и они шумно веселились по поводу мелодраматично— зловещего реквизита нашего подвала. Они веселились, как дети вокруг рождественской елки.Целая дюжина их, молодых, розовощеких, добродетельных, окружили Рези, Крафт-Потапова и меня, отобрали мой люгер и обращались с нами, как с тряпичными куклами, в поисках еще какого-нибудь оружия.Другие спускались по лестнице, толкая перед собой преподобного доктора Лайонела Дж. Д. Джонса, Черного Фюрера и отца Кили.Доктор Джонс остановился на середине лестницы и повернулся к своим мучителям:— Все, что я делал, — сказал он величественно, — должны были делать вы.— Что мы должны были делать? — сказал агент ФБР, который явно был здесь главным.— Защищать республику, — сказал Джонс. — Что вам от нас надо? Мы делаем все, чтобы сделать нашу страну сильнее! Присоединяйтесь к нам, и пойдем вместе против тех, кто пытается ее ослабить!— Кто же это? — спросил агент ФБР.— Я должен вам объяснить? — сказал Джонс. — Вы еще не поняли этого за время вашей работы? Евреи! Католики! Черномазые! Желтые! Унитарии! Эмигранты, которые ничего не понимают в демократии, которые играют на руку социалистам, коммунистам, анархистам, нехристям и евреям!— К вашему сведению, — сказал агент с холодным Торжеством, — я — еврей.— Это только подтверждает то, что я сказал!— То есть? — сказал агент.— Евреи проникли всюду! — сказал Джонс, улыбаясь, как логик, которого никогда нельзя сбить с толку.— Вы говорите о католиках и неграх, но один из ваших лучших друзей — католик, другой — негр.— Что тут удивительного? — сказал Джонс.— У вас нет к ним ненависти? — спросил агент ФБР.— Конечно, нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49