– Лучше дай сдачи, а не то опять получишь на орехи. – Сперва одной рукой, потом другой.
Он ударил ее по подбородку – сильно, метко. Когда она подняла руки, загораживая лицо от новых ударов, он ткнул ее в живот. Она вскрикнула, скорчилась, схватилась за живот. Недолго думая, он опять смазал ее по лицу.
Испугавшись не на шутку, она крикнула:
– Перестань!
– А-а, разозлилась?! – издевательски, со скверной улыбкой протянул он. – Тогда дай сдачи!
Он опять ударил ее, с еще большей силой. Она повалилась на диванные подушки, по щекам ее струились настоящие слезы.
Из кухни торопливо выбежала мама.
– Господи Боже! Лен! Что ты делаешь!
– Легкая разминка. Учу ее драться.
– Но она же маленькая, Лен, и она девочка! – Схватив Келли в охапку, мама утащила ее из гостиной в убежище спальни.
– Почему папа бил меня, мамочка? – рыдала она. – Разве я сделала что-нибудь плохое?
– Ничего плохого ты не сделала, голубка! Просто иногда… – мама запнулась и, прижав ее к себе покрепче, уткнулась подбородком ей в волосы… – иногда папа забывает, какой он сильный. Он не хотел сделать тебе больно.
– Разве я сделала что-нибудь плохое? – тихо повторила Келли. – Когда ты маленькая, ты не в состоянии это понять. Ты только слушаешься и чувствуешь себя виноватой, когда на тебя кричат неизвестно почему и особенно когда обычная грубость перерастает в садистское издевательство. Как подумаешь, сколько раз маме приходилось спасать меня от него! – Помолчав, она выразительно передернула плечами. – Но она умерла, и я осталась с ним одна. Чтобы выжить, пришлось сразу вырасти. Детства у меня, можно сказать, не было. Была маленькой и вдруг состарилась. Состарилась и почувствовала ужас. Ужас от того, что кто-нибудь узнает про мою жизнь, как она есть на самом деле. Поэтому я и врала, когда меня спрашивали, откуда у меня синяки и где я подбила глаз. Сказать людям правду было для меня невыносимо. Я слишком стыдилась ее, слишком остро чувствовала унижение.
– Стыдилась! – вспылил Сэм. Он не мог больше сдерживаться и молчать. – У тебя нет причин стыдиться и чувствовать себя виноватой! Ты не сделала ничего дурного! Это все он. Он бил тебя, мучил!
– Как мне втолковать тебе? – сказала она, и голос ее смущенно задрожал. – Если тебе постоянно твердят о твоей вине, ты начинаешь в это верить. Начинаешь думать, что, должно быть, в чем-то провинилась. Вот что хуже всего, вот где самая глупость-то! Дело не в физической боли, а в душевных терзаниях. А их не снимешь на пленку.
Вот что наделал Дауэрти. Никого еще Сэм не презирал так яростно, как этого человека.
– Сегодня я и впрямь подумала, – продолжала Келли, – уж не организовать ли диспут-беседу на телевидении. Но, видишь ли, все осложняется тем, что случай мой – не вопиющий. Я не стала жертвой сексуальных домогательств. Побои не изувечили меня, не сделали инвалидом. Единственное, что превращает мою историю в сенсацию, это обвинение его в убийстве. Но если и устроить такую телевизионную передачу, то что это мне даст? Лишь дополнительную известность – ребенок, подвергавшийся насилию, и к тому же дочь убийцы! Уж, конечно, это никоим образом не гарантирует мне сохранение работы!
– А потерять ее – это действительно так уж плохо? Келли покачала головой, изумленная самой возможностью такого предположения.
– Для меня в этом вся жизнь! Все мои друзья работают на телевидении!
И говоря это, она припомнила весьма краткий телефонный разговор с Диди, который был у них днем. Келли позвонила Диди сообщить, где она находится, и узнать, нет ли у той каких-либо вопросов по переданному ей Келли материалу.
Откровенно говоря, позвонила она еще и затем, чтобы поговорить с кем-то, хорошо понимающим убийственные последствия всей этой истории для ее карьеры, с кем-то, способным посочувствовать, а может быть, и возмутиться таким с ней обращением. Но Диди говорила с ней вежливо-отчужденно, словно желая держаться от Келли подальше, в точности как Хью, на тот случай, если все эти судейские начнут видеть в ней лишь обстоятельство, отягчающее дело.
Воспоминания об их телефонном разговоре вызвали у Келли спазм в горле, и потому закончила она совсем уже умирающим голосом.
– Работать на телевидении было моей мечтой.
– Но существовали, вероятно, и другие мечты, – хладнокровно произнес Сэм.
«Да, было и такое», – подумала Келли. Она мечтала раньше об уютном доме, о детях и о мужчине, который станет ее любить и защищать. Но было это давно, когда она еще сохраняла романтические представления о жизни.
– По-настоящему нет. Если не считать каких-нибудь детских фантазий. – Так ответила она Сэму и, отвернувшись к окну, опять уставилась взглядом в темноту. Тоненький серп луны висел низко над горизонтом, и свет его был так слаб, что ничуть не рассеивал мрака.
– По-прежнему ожидается дождь.
Но тучи, отчетливо видимые в сумерках, сейчас пропали.
Раздался шорох. Сэм, встрепенувшись, оперся плечом об оконную раму и посмотрел в окно.
– Если дождь и будет, мы к нему готовы, – ответил он, понимая, что она хочет сменить тему разговора на более нейтральную. Ему сейчас это требовалось так же, как и ей. – Готовы, насколько это возможно. – Мы удалили листья вокруг гроздей, чтобы облегчить доступ воздуха, а вертолетную службу я предупредил, чтобы была начеку.
– Вертолетную службу?
– Да, чтобы вертолеты летали над виноградниками, усиливая циркуляцию воздуха и просушивая грозди, – пояснил Сэм, повернувшись к Келли и уже не отрывая от нее взгляда. – Тогда можно надеяться, что виноград не станет водянистым и не потеряет аромата до сбора, то есть продержится еще несколько дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129