В девичестве Кэтрин убирала их в пучок, теперь ее лицо, в соответствии с новыми представлениями о моде, обрамляли мягкие пряди. Морщины не обезобразили ее внешность, они были почти незаметны. Тонкие черты лица вызывали представление о мягкости натуры… но только до тех пор, пока не заглянешь ей в глаза. Эти темно-синие озера говорили о несокрушимой силе, какую дает сочетание ума и воли.
Рядом с ней шел Клод Бруссар. На пятнадцать лет моложе хозяйки, он после отмены «сухого закона» неизменно руководил винодельческим процессом фирмы. У этого коренастого француза были большие руки, широченные плечи и еще более могучая грудь. С годами он раздался в талии, его густая шевелюра покрылась сединой, но поступь, как и у Кэтрин, оставалась все такой же твердой, не изменяла ему и его легендарная силища. Минувшей зимой работники винодельни с удивлением наблюдали, как Клод водрузил на прежнее место рухнувший с полки кег с вином.
– Сегодня утром на винодельню заходил некий тип, назвавшийся Фергюсоном, – говорил он Кэтрин. – Тот, что приобрел виноградник Купера. Хочет поставлять нам свой виноград.
– Что за чушь! – Реакция Кэтрин была немедленной. – Как можно закупать виноград, не зная толком его происхождения? Под моим присмотром посажено каждое растение на плантации, и я наблюдаю за ростком, пока он не достигнет зрелости. Вино «Ратледж-Эстейт» делается только из нашего винограда. Если этот тип еще к нам заявится, расскажите ему об этом.
Клод Бруссар согласно кивнул.
– Как скажете, мадам.
Он всегда ее так называл, начиная со времени их первой встречи во Франции, когда был еще совсем мальчишкой. Никогда не обращался: мадам Ратледж. И, конечно уж, не Кэтрин. Для него она всегда была только «мадам». Другие подхватили такое обращение. Многие приобщенные к виноделию в округе называли вино с этикеткой «Ратледж-Эстейт» не иначе, как «вино мадам». Вначале, сразу после отмены «сухого закона», это говорилось с оттенком иронии – претензии хозяйки винодельни изготовлять вино, не уступающее великому бордо, казались смехотворными, но постепенно, с течением времени, когда ее продукция стала на дегустационных «слепых» конкурсах побеждать прославленные марки, в тоне уже преобладали уважительные, а то и завистливые нотки.
Отблеск славы падал и на Клода как на maitre de chai, главного технолога. Сознавая это, он еще выше задирал нос. Но сейчас, когда Клод увидел, как въехавший во двор «Бьюик» затормозил напротив винодельни, обычное спокойное выражение на его лице померкло. Облако пыли окутало лакированный кузов автомобиля, затуманив его блеск. Клод бросил на Кэтрин тревожный взгляд.
Тень недовольства пробежала по лицу хозяйки при виде вылезающего из машины Лена Дауэрти. Однако, когда он приблизился, лицо ее стало вновь невозмутимым.
Взгляд скользнул по седеющим волосам и гладко выбритому морщинистому лицу Лена. Его брюки оливкового цвета были тщательно отутюжены, полосатая рубашка топорщилась от крахмала. Даже в теперешнем положении Лен заботился о своем внешнем облике.
– Вы не сделаете этого. – Он остановился прямо перед ней. Аромат одеколона «Вельва» все же не смог вытеснить запах виски. – Вы не посмеете оттягать у меня виноградник. Эта земля моя. Она принадлежит мне.
– Если вы возражаете против передачи вашей собственности мне, уплатите долг, мистер Дауэрти, и земля вернется к вам, – сухо отозвалась Кэтрин.
– Но это больше чем тридцать пять тысяч долларов. – Желая скрыть проступившие на глазах слезы, Дауэрти отвернулся; губы его были плотно сжаты, руки дрожали. – До конца октября мне не достать столько денег. Нужно время. – В голосе его послышалась знакомая вкрадчивая интонация. – С тех пор как я потерял жену, мне не везет…
– Бедняжки уже двадцать лет нет в живых. – Голос Кэтрин, и без того достаточно резкий, мог, при желании, пронзать как кинжал. Сейчас она хотела именно этого. – Вы слишком долго списываете все на ее смерть. Со мной это не пройдет.
Дауэрти покраснел. Прилив крови на какое-то время скрыл нездоровую бледность его лица.
– Старая стерва, холодная и безжалостная. Неудивительно, что ваш сын Гил ненавидит вас.
Боль. Быстрый и резкий укол. Боль, знакомая только матери, которую ненавидит родное дитя. Эта боль нисколько не слабеет с годами, скорее даже прибывает, но и ненависть Гилберта растет тоже.
Не желая спорить с Дауэрти, Кэтрин вся напряглась, держась еще прямее обычного.
– Я не собираюсь обсуждать с вами мои отношения с сыном, мистер Дауэрти.
Дауэрти знал, что сделал ей больно.
– Вам, наверное, чертовски обидно, что он управляется в своей винодельне не хуже, чем вы тут. Кто знает, может, через несколько лет «Клойстерз» переплюнет «Ратледж-Эстейт».
Во двор вкатил бежевый джип и замер в тени. Краем глаза Кэтрин видела, как из автомобиля вышел ее внук Сэм Ратледж.
– Ваши слова не относятся к делу, мистер Дауэрти. – Кэтрин указала тростью на бумаги, зажатые в его руке. – Вам вручили официальное уведомление. Либо платите деньги, либо прощайтесь с виноградником. Выбирайте.
– Проклятье, – злобно выругался мужчина. – Думаете, что со мной так просто разделаться? Еще посмотрим. Скорее спалю все, чем уступлю вам.
– Сделайте одолжение, – сказал подходя Сэм. – Не придется гонять бульдозер, чтобы сровнять там все с землей. – И, повернувшись к Кэтрин, добавил: – Пролетал над его землей в прошлую субботу, когда поднимался на «Малыше» («Малышом» Сэм называл старенький двухместный биплан, который он восстановил два года назад), сверху было хорошо видно, как он запустил виноградник. Там просто джунгли, все переплелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129