Однажды, когда я переходил улочку, навстречу мне из сада вышел точильщик, и я догадался, что это, должно быть, он приходит сюда, к скамейке, когда меня нет.Я поздаровался с ним, но, казалось, он не заметил меня, даже когда его рука встретилась с моей.Он смотрел рассеянно перед собой с радостной улыбкой на лице. Вскоре случилось так, что мы часто стали встречаться в саду. Он молча садился около меня и начинал своей палкой выводить на белом песке имя Офелии.Так мы сидели подолгу, и я раздумывал обо всем этом. Потом однажды он начал тихо бормотать что-то. Казалось, он говорил с самим собой или с кем-то невидимым; постепенно его слова становились отчетливее:— Я рад, что только ты и я приходим сюда! Это хорошо, что никто не знает про эту скамейку!Я удивленно прислушивался. Он называет меня на «ты»? Может, он принимает меня за кого-то другого? Или разум его помутился?Быть может, он забыл с каким неестествнным подобострастием относился он ко мне раньше?Что он хотел сказать словами: «Хорошо, что никто не знает об этой скамейке»?Внезапно я так отчетливо почувствовал близость Офелии, как будто она подошла к нам вплотную.Старик тоже ощутил нечто и быстро поднял голову. — Луч счастья заиграл на его лице.— Ты знаешь, она всегда здесь! Отсюда она провожает меня немного до дома, а затем возвращается назад, — бормотал он. — Она мне сказала, что здесь она ждет тебя. Она сказала, что она тебя любит!Он дружелюбно положил мне ладонь на руку, посмотрел мне в глаза счастливым долгим взглядом и тихо договорил: — Я рад, что она любит тебя!Я не сразу нашелся, что ответить. Запинаясь, я наконец выдавил: — Но ведь ваша дочь… она… она же… в Америке? Старик наклоняется к моему уху и шепчет таинственно:— Тс! Нет! Моя жена и другие люди так считают. Но она умерла! И об этом знаем только мы двое: Ты и я! Она сказала мне, что ты тоже об этом знаешь! Даже господин Парис не знает об этом. — Он видит мое удивление, наклоняется и старательно повторяет:— Да, она умерла! Но она не мертва. Сын Божий, Белый Доминиканец, сжалился над нами и позволил ей быть рядом с нами!Я понимаю, что странное душевное состояние, которое в старину называли «священным безумием», овладело стариком. Он стал ребенком, он играет с камешками, как дитя, он говорит простые и ясные слова, но его сознание стало ясновидящим.— Но как случилось, что Вы узнали об этом? — спрашиваю я.— Однажды ночью я работал на сверлильном станке, — рассказывает он, — тут водяное колесо вдруг остановилось, и я больше не мог заставить его двигаться. Потом я заснул за столом. Во сне я увидел мою Офелию. Она сказала: «Папа, я не хочу, чтобы ты работал. Я мертва. Река не хочет больше вращать колесо, и я буду вынуждена делать это за нее, если ты не перестанешь трудиться. Пожалуйста, перестань! Иначе я буду всегда там, в реке, и не смогу прийти к тебе». Когда я прос— нулся, я сразу же, еще ночью, побежал в церковь Богородицы. Была темень и мертвая тишина. Но в церкви звучал орган. Я подумал, что церковь должна быть заперта, и туда не удасться войти. Но решил, что, если буду сомневаться, я действительно не смогу войти туда, и я перестал сомневаться.В церкви было совсем темно, но сутана доминиканца была такой ослепительно белой, что я мог видеть все, не сходя со своего места под статуей пророка Йоны. Офелия сидела подле меня и объясняла мне все, что делал святой — этот Белый человек.Вначале он встал перед алтарем и замер там с распростертыми руками, как огромный крест. Статуи всех святых и пророков один за одним повторили это движение за ним, пока вся церковь не наполнилась живыми крестами. Затем он подошел к стеклянной раке и положил в нее что-то, что напоминало небольшой черный кремень.— Это твой бедный мозг, папа, — сказала моя дочь Офелия. — Сейчас он запер его в сокровищницу, чтобы ты больше не утруждал его из-за меня. Когда ты снова обретешь его, он превратится в драгоценный камень.На следующее утро меня потянуло сюда, к скамейке, но я не знал, почему. Здесь я каждый день вижу Офелию. Она всегда рассказывает мне, как она счастлива, и как чудесно там, в стране блаженных. Мой отец, гробовщик, — тоже там, и он мне все простил. Он больше не сердится на меня за то, что я поджег клей, когда был ребенком.Когда в раю наступает вечер, говорит она, там начинается представление, и ангелы смотрят, как Офелия играет в пьесе «Король Дании»… И в конце кронпринц женится на ней, и все радуются, как она рассказывает, что у нее все так хорошо получается. «За это я должна благодарить только тебя, отец, — говорит она всегда, — ведь только благодаря тебе я научилась этому на земле. Моим самым горячим желанием всегда было стать актрисой, и только благодаря тебе, папа, это исполнилось».Старик замолчал и восторженно посмотрел на небо. Я почувствовал на языке отвратительный горьковатый привкус. Разве мертвые лгут? Или он все это придумал? Почему Офелия не скажет ему правду, пусть в мягкой форме, если она может общаться с ним?Страшная мысль, что царство лжи может распространяться и на потустороннее, тревожит мое сердце.Потом я начинаю понимать. Близость Офелии захватывает меня так сильно, что истина мгновенно предстает предо мной и я знаю: это только ее образ, но не она сама приходит к нему и говорит с ним. Это иллюзия, порожденная его собственным желанием. Его сердце еще не стало холодным, как мое, и поэтому он видит правду искаженной.— Мертвые могут делать чудеса, если Бог позволит им это, — начинает снова старик, — они могут стать плотью и кровью и ходить меж нами. Ты веришь в это? — Он спросил это твердым, почти угрожающим голосом.— Нет ничего невозможного, — уклончиво отвечаю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49