Я знаю, что я рассказал моему отцу о том, как я подделал его подпись. Должно быть, это признание меня вообще не затронуло, потому что я не могу припомнить никакого связанного с этим сильного переживания.Я также не могу теперь понять, почему я сделал это. Я только едва-едва вспоминаю легкую радость, которую я ис— пытал оттого, что между ним и мною больше не было никакой тайны. И по поводу остановки водяного колеса… У меня брезжит воспоминание о чувстве облегчения, которое я испытал при мысли, что старый точильщик больше не работает.И однако мне кажется, что оба этих чувства были пережиты не мной. Их внушил мне дух Офелии — столь умершим для всего человеческого представляется мне сейчас Христофор Таубеншлаг в ту пору…В то время данное мне имя «Таубеншлаг» — «голубятня» открылось мне как пророчество, исходящее из уст судьбы. Я буквально превратился в свое имя — безжизненную голубятню, в холодное место, где обитали Офелия, основатель рода и старик по имени Христофор.Я пережил многие состояния, о которых ничего не написано в книгах, о которых мне не мог поведать никто из людей. Однако они живут во мне.Я думаю, что эти состояния пробудились тогда, когда моя внешняя форма как будто в летаргическом сне из скорлупы неведения перешла в сосуд знания.Тогда я поверил в то же, во что верил вплоть до своей смерти мой отец: душа обогащается только опытом и телесное существование может также служить этой цели. В этом же смысле я понял теперь и слова нашего первопредка.Сегодня я знаю, что душа человека изначально является всезнающей и всемогущей; единственное, что человек может сделать сам, — это устранить все препятствия, которые встают на ее пути к совершенству…Это все, что лежит в сфере его возможностей! Глубочайшая тайна всех тайн, таинственнейшая загадка всех загадок — это алхимическое превращение формы.Я говорю это для тебя — того, кто предоставил мне свою руку, и я делаю это в благодарность за то, что ты поможешь мне написать все это!Таинственный путь нового рождения в Духе, о котором говорит Библия, это путь превращения тела, а не превращения Духа.Когда создается форма, это означает, что Дух проявляет себя. Он постоянно высекает и созидает себя в форме, используя судьбу как свой инструмент. И чем грубее и несовершеннее форма, тем грубее и несовершеннее откровение в ней Духа; чем она податливее и тоньше, тем разнообразнее Дух проявляет себя сквозь нее.Тот, кто превращает все формы и одухотворяет все члены — это Единый Бог, который есть Дух; и поэтому глубинный внут— ренний прачеловек обращает свою молитву не вовне, но к своей собственной форме, поклоняясь по порядку всем ее членам: ведь внутри каждого из них тайно живет уникально проявленный образ божества.Превращение формы, о котором я говорю, становится видимым телесными очами, когда алхимический процесс трансмутации дос— тигнет своего конца. Начинается же это превращение формы тайно и невидимо: в магнетических потоках, которые определяют деятельность позвоночника в телесной системе человека. Вначале изменяется форма мыслей человека, его наклонности и желания, потом меняются поступки и вместе с ними трансформируется сама форма, пока она сама не станет телом воскресения, о котором говорится в Евангелии.Похоже, что ледяная статуя начинает расплавляться, вытекая изнутри наружу.Придет время, когда учение Алхимии будет открыто многим. Это учение лежит пока, как омертвевшая груда развалин, и вы— родившийся факиризм Индии — это руины Алхимии.Под трансмутирующим влиянием духовного первопредка я превратился в автомат с оледеневшими чувствами и оставался им вплоть до дня «расплавления моего трупа».Если ты хочешь понять мое тогдашнее состояние, ты должен представить себе безжизненную голубятню в которую залетают и из которой вылетают птицы: она же остается ко всему безучаст— ной. И ты не должен более измерять меня человеческой меркой, меркой, которая годится для людей, либо для подобных им. X. СКАМЕЙКА В САДУ По городу прошел слух, что точильщик Мутшелькнаус сошел с ума. Выражение лица фрау Аглаи печально. Рано утром с маленькой корзинкой она идет на рынок делать покупки, потому что ее служанка ушла от них. День ото дня платье ее становится все грязнее и неухоженнее; каблуки ее туфлей стерлись. Как человек, который от тяжести забот не может более отличить внутреннее от внешнего, останавливается она иногда на улице и разговаривает сама с собой вполголоса.Когда я ее встречаю, она отводит глаза. Или, может, она более не узнает меня?Людям, которые спрашивают о ее дочери, она говорит коротко и ворчливо: «Она в Америке».Прошли лето, осень и зима, а я еще ни разу не видел точильщика. Я больше не знаю, прошли ли с этого времени годы, или время застыло, или одна — единственная зима кажется мне бесконечно долгой… Я чувствую только: видимо, это снова весна, потому что воздух стал тяжелым от запаха акации, после грозы все дороги усыпаны цветами, а девушки одевают белые платья и заплетают в волосы цветы.В воздухе слышится пение.Над набережной свисают ветви шиповника, сползая в воду, и поток, играя, несет нежную бледно-розовую пену их лепестков, от порога к порогу, туда, к опорам моста, где река так украшает ими подгнившие столбы, что кажется, будто они начали новую жизнь.В саду, на лужайке перед скамейкой трава сверкает, как изумруд. Часто, когда я прихожу туда, я вижу повсюду незначительные перемены: как будто кто-то побывал там до меня. Иногда на скамейке лежат маленькие камешки в форме креста или круга, как будто с ними играл какой-то ребенок, иногда там бывают рассыпаны цветы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49