Ревность считается злом, посягательством на личность…
И вот этих людей, столь благородно, на мой взгляд, устроивших свою жизнь, мы пытаемся учить, тыча им в нос наукой и техникой, банками, политикой, городами-колоссами и психиатрическими клиниками. Но, спрашивается, зачем эти науки и технические средства? Зачем социальные теории и психотерапия? Чтобы достичь того равновесия с природой, которого достигли «примитивные» хогуни? Да мы не в состоянии даже приблизиться к равновесию: частная собственность превратила нас в непримиримых врагов, а накопление в немногих руках богатств — с помощью насилия и обмана — привело к зловещему тупику.
После ужина жители Канакипы собрались у хижины вождя. Некоторые явились с бамбуковыми факелами. На поляне был разложен костер, и начались танцы, сопровождаемые пением и ударами в окамы, небольшие барабаны. Я самонадеянно предположил, что танцы устроены в нашу честь. Выяснилось, однако, что таково обычное времяпрепровождение этих людей — если нет дождя и табу, о котором сообщает колдун Махабу.
Когда появился колдун, сухой, сморщенный старик, постоянно жевавший бетель, с лицом, выкрашенным в белые полосы, в венке из птичьих перьев и с пуком травы за спиною, Огийя сказал: «Нам повезло. Махабу, несомненно, первый среди колдунов округи. Он легко превращается в крокодила, в ящерицу, и духи предков слушают его…»
Застучали на разные голоса барабаны — выше, ниже. Ритмично покачиваясь, мужчины по двое пошли по кругу, напевая: «Там-булеле! Там-булеле! Отигамба-там-булеле! Соита-там-булеле!..» Выхваченные пламенем костра из темноты тропической ночи, на танцующих глядели женщины и, я поразился, даже маленькие дети, цеплявшиеся за дряхлых старух, приковылявших на праздник общинного единства.
Ритм пронизывал мозг и тело. Я неожиданно заметил, что и сам покачиваюсь в такт пению и повторяю магическое: «Там-булеле! Там-булеле!..»
Кто кого учит? Все мы, белые, в сущности, подражаем в музыке, в танцах и даже в живописи «примитивным» народам, стремясь к идеалу, давно разрушенному у нас самих и разрушаемому нами у этих народов. Однако — и это трагедия — мы все более отдаляемся от целей, какие как будто ставим перед собою. Или кто-то сознательно уводит нас все дальше и дальше от нашей мечты?..
Чтобы воспеть этот край, я должен полюбить его. И я люблю, кажется, уже люблю его, хотя мне здесь ужасно не работается. Там, в клетке цивилизации, меня все раздражало, приводила в неистовство формально свободная, а на самом деле жесточайшим образом регламентированная жизнь. Я был рабом обязательств, рабом чуждых мне сил. Теперь я, кажется, раб воспоминаний. Позавчера твердо сказал себе: «Садись и пиши натюрморт!» Задумал омаров и бананы в корзине из пальмовых листьев. Уверен, что вышло бы превосходно. Но — стало чесаться все тело, вспомнило, подлое, про горячую ванну… Нет, я сойду с ума или все-таки пересилю себя! В конце концов, я приехал работать. Здесь незагаженная природа, здесь сюжеты, которых не сыщешь нигде!..
Вчера приходил Атанга. Гортензия была у Шарлотты Мэлс, и мы, использовав палитру как доску для приготовления закусок, надрались до зеленых мух. Полковник сказал, что Асирае, может, и вовсе не стал бы заниматься делом об «исчезновении тела Фэнча», если бы не узнал кое-что от пьяницы-меланезийца по имени Секуи.
Секуи, промышляющий в порту случайными заработками, частенько наведывался на безлюдный мыс Мелтона в юго-восточной части залива и там, в болотистом рукаве Покори, охотился на крокодилов. Обычно Секуи прятался в зарослях возле песчаного холма, куда в солнечную погоду выбирались подремать крокодилы. Наметив жертву, быстроногий Секуи отрезал ей путь от болота и добивал с помощью топора и железной пики. За день до того, как стало известно о смерти Фэнча, Секуи в сумерках пришел на мыс и затаился в наиболее подходящем месте. После ночного дождя было туманно, но это был туман, который не скрадывает, а как бы усиливает звуки. Секуи услыхал приглушенные голоса. Какая-то шлюпка, перемахнув на волне через рифы, пристала к берегу. Секуи увидел четырех вооруженных незнакомцев. Вскоре послышались звуки шагов и скрипы колеса. Со стороны города показались трое мужчин. Двое из них везли на тележке длинный и тяжелый гроб. Третий был зятем Фэнча, Секуи хорошо его знал. Этот третий, Куицан, поговорил о чем-то с незнакомцами. После этого гроб перетащили к шлюпке, а Куицан со своими людьми, поваром и подсобным рабочим ресторана, быстро ушел назад.
Трясясь от страха и допуская вполне, что он видит духов, а не подлинных людей, Секуи тем не менее взобрался на пальму, чтобы понаблюдать за шлюпкой. Оказалось, за рифами шлюпку ожидала моторная шхуна. С нее даже посигналили фонарем…
Спьяну проболтавшись, Атанга долго внушал мне, что я рискую головой, если кто-либо узнает об этой истории. Не понимаю, отчего он так перетрусил…
Из США прилетел какой-то Сэлмон. Якобы с большими полномочиями. Никто не знает о цели его визита. Кажется, все только тем и озабочены, чтобы что-либо разнюхать прежде других…

Педро Герасто — человек богатый, трудолюбивый и набожный, пожертвовавший церкви немалые суммы. Герасто не любит распространяться о себе, но в Куале все знают его биографию. Он приехал из Бразилии, ему за пятьдесят, он был пилотом и летал в Андах. У него была семья — она погибла при пожаре в пригороде Сан-Паулу. Герасто осел на Атенаите за год до провозглашения республики. Законы тогда были проще, а с приобретением земельных участков вообще не было мороки. Герасто скупил несколько плантаций — на него работают теперь жители двух деревень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131