.. Да, обыспаниться мне трудно…— Ничего, это сделается само собой, дорогой Мартьяль!— Да, я уже знаю около пятидесяти слов. Я умею попросить есть: «Бете ш1ес1 аЬо йе сотег»; пить: «Оете и81ес1 ае Ье"1ег»; спать: «Фете и81ес1 ипа сагаа»; куда выйти: «Еизепете и81еД е1 сатто»; сколько это стоит: «^СиапЮ уа1е ев1о?» Я умею также сказать спасибо: «|Ога81ай!»; здравствуйте: «Виепое спав»; прощайте: «Виепо$ поспев»; как ваше здоровье: «^Сато е81а и81ес1?» Еще я могу поклясться, как настоящий араго-нец или кастилец: «[СагатЫ с1е сагатЬа!» ???стр 20— Хорошо… хоропю!.. — воскликнул Жан, слегка краснея. — Не я выучил тебя этим ругательствам, и ты хорошо сделал бы, если бы не употреблял их при всяком случае…— Что делать, Жан!.. Привычка старого унтер-офицера… Всю свою жизнь я упражнялся в таких словах… Когда их нет в разговоре, мне кажется, чего-то не хватает! И вообще, нравится этот самый испанский язык, на котором ты говоришь, как какая-нибудь сеньора.— Хорошо, Мартьяль…— Да, конечно… Дело в том, что в этом языке существует такая масса ругательств… почти столько же, сколько слов…— Ты, конечно, лучше всего запомнил именно ругательства…— Согласен, Жан, но смею тебя уверить, что полковник Кермор, когда я служил под его началом, никогда не упрекал меня за это.Жан подошел к старому солдату и с улыбкой взглянул на него. А когда солдат привлек его к себе и обнял, он сказал ему:— Не надо меня так любить, сержант!— Да разве это возможно?— Возможно… и необходимо… по крайней мере тогда, когда мы на людях…— А когда мы одни?..— Тогда можно. Но все-таки надо быть осторожным…— Это будет трудно!— Ничего нет трудного, раз это необходимо. Не забывай, что я племянник, которого дядюшка держит в ежовых рукавицах…— В ежовых рукавицах!.. — воскликнул сержант Мартьяль, поднимая толстые руки.— Да… ты должен был увезти этого племянника в путешествие… потому что не было никакой возможности оставить его дома одного… из боязни, что он натворит каких-нибудь глупостей… Из этого племянника ты намерен сделать такого же солдата, как ты сам…— Солдата!..— Да… солдата… которого надо воспитывать сурово и которого ты должен строго наказывать, когда он провинится…— А если он не провинится?— Провинится! — ответил, улыбаясь, Жан. — Потому что он негодный мальчишка. А когда ты его накажешь публично…— …я потом наедине попрошу у него прощения! — воскликнул сержант Мартьяль.— Это как тебе будет угодно, мой храбрый товарищ, но с условием: чтобы никто нас в это время не видел!Сержант Мартьяль заявил, что в этой запертой комнате отеля их никто не может видеть, и крепко поцеловал племянника.— Ну, теперь, мой друг, — сказал Жан, — уже время ложиться спать. Иди в свою комнату, а я запрусь в своей.— Может быть, ты хочешь, чтобы я остался сторожить у твоих дверей?.. — спросил Мартьяль.— Это бесполезно… Опасности нет никакой.— Конечно, но…— Если ты с самого начала будешь меня так баловать, то ты плохо исполнишь свою роль свирепого дядюшки…— Свирепого!.. Разве я могу быть свирепым с тобой?— Это нужно… чтобы отклонить всякие подозрения.— И зачем, Жан, ты только поехал?..— Потому что так было нужно.— Отчего ты не остался у нас в доме… там… в Шан-тенэ… или в Нанте?— Потому что мой долг велел мне ехать.— Разве я не мог бы предпринять этого путешествия один?..— Нет.— Бороться с опасностями — это мое ремесло!.. Я только этим и занимался всю жизнь!.. К тому же для меня они далеко не то, что для тебя…— Поэтому-то я и настоял на том, чтобы сделаться твоим племянником.— Ах! Если бы можно было посоветоваться на этот счет с полковником!.. — воскликнул сержант.— А как? — ответил Жан, лоб которого нахмурился.— Да, это невозможно!.. Но если мы получим в Сан-Фернандо нужные указания и если нам суждено будет когда-нибудь его увидеть, что он скажет?..— Он поблагодарит старого сержанта за то, что он внял моим просьбам, что он согласился предпринять со мной это путешествие!.. Он скажет, что ты исполнил свой долг, как и я!— Ну конечно!.. — воскликнул сержант. — Ты всегда делаешь со мной что хочешь!— И это вполне правильно, потому что ты — мой дядюшка, а дядюшки должны всегда слушаться своих племянников… конечно, не при людях!— Да, не при людях… Это уже решено!— А теперь, мой добрый Мартьяль, иди и спи хорошенько. Завтра мы с утра должны сесть на оринокский пароход. Опаздывать нельзя.— Спокойной ночи, Жан!— Спокойной ночи! До завтра!Сержант Мартьяль пошел к двери, открыл ее, затем старательно запер, убедился, что Жан повернул в замке ключ, и задвинул внутреннюю задвижку. Несколько минут он оставался на месте, прислушиваясь. Затем, убедившись, что мальчик лег, направился в свою комнату. Здесь он ударил себя кулаком по голове и произнес:— Да!.. Дело нам предстоит трудное!Кто же были эти два француза? Откуда приехали они? Что привело их в Венесуэлу? Зачем они вздумали играть роль дядюшки и племянника? С какой целью собирались они плыть на оринокском пароходе и куда?На эти вопросы трудно было бы дать обстоятельный ответ. Все станет понятным в будущем.Впрочем, вот что можно было заключить из только что приведенного разговора.Это были два француза, оба — бретонцы, из Нанта. Но если их происхождение было ясным, то гораздо труднее было сказать, что их связывало и какие между ними были отношения. Прежде всего, кто был этот полковник Кермор, о котором они так часто говорили, и притом с таким волнением?Во всяком случае, молодому человеку нельзя было дать больше 16-17 лет. Он был среднего роста и для своего возраста имел крепкое сложение. Его лицо было несколько строгое, даже печальное, особенно когда он погружался в свои обычные думы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94