Я видел троих в бомбоубежище на Кировской.
– И сразу решили, что это бандиты?
– По некоторым признакам. Не хочется рассказывать.
– Кстати, воздушная тревога уже началась, а мы в подвал не спускаемся, – вмешался в разговор Клячкин.
– Стоит ли? – усомнился я. – Может быть, в подъезд спустимся?
– А может, в картишки перекинемся? – предложил Мельников. – В подкидного, а?
Мы согласились. Надоело в сырой подвал спускаться, а стоять в подъезде управдом не позволяет… Вот мы и усаживаемся иногда за карточный стол. Хочется хоть немного отвлечься от фронтовых тем. Я, как журналист, информирован лучше моих соседей по квартире. Часть наших газетчиков – военкоры. Приезжая в редакцию, они порой рассказывают больше и картиннее, чем сводки ТАСС и Советского информбюро. Поэтому, когда я ночую дома, меня обычно спрашивают, а я отвечаю. Сейчас же мне хочется не отвечать, а спрашивать.
– А почему вас, – спрашиваю я Сысоева, – так тревожит повестка из уголовного розыска?
– С чего вы взяли, что тревожит? Спросят – отвечу. Как наш дом разбомбили – пожалуйста. Как к вам вселили – извольте. С капитаном же я и двух слов не сказал, почему и кем он убит – понятия не имею. И эта повестка, по-моему, лишь проявление служебного рвения вашего оперативника. Ничего нового он не узнает. А убит капитан, думаю, какими-нибудь дезертирами или ворами в законе. Вы не рассказали нам, как встретились с ними, а работнику угрозыска, вероятно, дали, как это называется, детальный словесный портрет?
– Допустим.
– Или разговор их подслушали?
– Может быть.
– Ну и пусть ищет убийцу среди таких вот подонков. Чемодан ведь они сперли? Сперли. И документы тоже. Все ясней ясного.
Я промолчал. Прав был бухгалтер: ничего нового Стрельцов не узнает. Бывших воров, дезертировавших из армии, он найдет в Москве предостаточно. Ищи в пустых квартирах, допрашивай управдомов. Может быть, и найдешь среди новых жильцов убийцу нашего капитана.
– А как ты встретился с ними в убежище? – спросил Клячкин.
– Стояли рядом. Слышал их болтовню. Блатные словечки, разговор о пустых квартирах, – нехотя сказал я.
Перекидываемся картами. Помалкиваем. Сысоев на минуту выходит в уборную В комнате тепло от рефлектора, и пиджак Сысоева висит на спинке стула. Чуть-чуть сползает, и я поправляю его. Он необычно тяжел, что-то оттягивает его правый карман. Клячкин заинтересованно ощупывает его.
– Наган, – говорит он. – На ощупь, по крайней мере.
В эту минуту входит Сысоев. Заметил сразу клячкинский маневр с пиджаком.
– Наган, – повторяет он. – Вы не ошиблись. – Сысоев вынимает его из бокового кармана.
– А почему не сдали?
– Скорее: почему на службе не оставил… Верно, виноват… А вообще-то, мне оружие по должности положено: с деньгами дело имею.
– Как новенький выглядит, – говорю я только для того, чтобы заполнить паузу.
Револьвер вновь погружен в карман пиджака. Бухгалтер сдает карты. Я молчу. Ох и не нравится мне Сысоев. Где-то в подсознании у меня все еще тлеют угольки неприязни и недоверия. Наблюдателен и высокомерен, привык иметь дело не с людьми, а с цифрами. И почему он остался во фронтовой Москве, хотя по возрасту могли и его эвакуировать? Неужели только потому, что в городе есть еще промысловые артели? Трусоват? Да и Клячкин не мушкетер. Но почему я Клячкину доверяю, а Сысоеву нет? Видимо, я в чем-то несправедлив, ведь и в редакции есть люди, неприязнь к которым сильнее доверия.
Но Стрельцову в угрозыск я все-таки позвонил на другой день.
– Был у тебя Сысоев?
– Был, ну и что? – отвечает он почему-то равнодушно.
– У него есть наган. Он всегда его носит.
– Потому что он не только бухгалтер, но и кассир. Разносит по артелям зарплату. И потом дело об убийстве капитана Березина теперь не у меня, а в органах безопасности.
Тогда я позвонил Югову. Называю себя, напоминаю о нашем разговоре и говорю:
– Я по поводу убийства капитана Березина.
– Знаю. Слышал… Кстати, ты почему не уведомил меня об этом?
Я объяснил, что позвонил в угрозыск. Обыкновенное убийство с кражей документов и чемодана.
– Ты сам так думаешь?
– Так все думали.
– Зайди-ка вечерком ко мне. Пропуск я закажу. Разговор у нас долгий будет.
Я не спросил его о чем. Просто удивился, не зная, что удивление мое вечером обернется радостью, и не малой.

7. Югов

Кабинет у Югова генеральский. К письменному столу приставлен длинный стол под красным сукном в окружении стульев с прямыми спинками.
Югов начал не с убийства капитана.
– Я все знаю о тебе как о человеке, – сказал он. – Тебе двадцать семь лет, ты кандидат партии. От военной службы освобожден. Почему, я тоже знаю. Два раза просился на фронт, но не пропускала медкомиссия. Один раз даже пытался ее обмануть, проскочив в ополчение. Но опять не вышло. А попасть на фронт хочется. Правда?
– Точно.
– Вот я и могу помочь тебе в этом. – Югов хитренько улыбался. – Хочешь перейти на работу к нам, на борьбу с врагом внутренним, с его агентурой? Многие на фронт ушли. Сейчас новичков набираем. Ты нам подходишь. У тебя высшее юридическое образование. Я добывал его заочно и знаю, как оно важно. Ты вроде сообразителен и не трус. Наслышан о твоих подвигах.
– Ну, каких там… – засмущался я.
– Ладно, не скромничай. Давай решай.
– Но я еще не в партии, только кандидат.
– Кончится кандидатский стаж, примем тебя у нас Кстати, с вашей партийной организацией все уже согласовано. А беда с твоей ногой нам не помеха. Ходишь нормально и выглядишь нормально; здоровый парень. Повторяю: не раздумывай, а решай.
– Я уже решил, – прошептал я – даже не от волнения, а от радости превеликой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29