Однако до хорошего это не довело. На Золотоискателя прос
то удержу не было, из ближайшего портового городка, в пяти милях от их учас
тка, он пригнал локомобиль; теперь четверо старателей начали возить мерг
ель в вагонетке. Эту новомодную машину они без стыда и совести заставлял
и работать изо всех сил. Людям было невмоготу глядеть, как на пустоши из эт
ой страшенной трубы беспрестанно валили дым и копоть, и дышать гарью; лад
но, с этим безобразием еще можно было бы мириться, но ведь тут дело, видно, н
е обошлось без нечистого. До чего же отчаянно они гоняли свою машину, коле
са крутились так быстро, что не видно было спиц. А ну как она разорвется на
куски! Ведь тяжелые обломки могут далеко разлететься. К тому же как долго
может это железное чудище продержаться, ведь железо ржавеет, навряд ли э
та штука себя окупит! Но страшнее всего было глядеть, как эта «Объединенн
ая компания по добыче мергеля» вгрызалась в землю. Эти компаньоны все вр
емя торопились Ц один здесь, другой там, черный локомобиль мчался, сотря
саясь, железные тросы скрипели, и крошечные вагончики с мергелем поднима
лись один за другим! Жители здешних мест до той поры и представить себе не
могли столь грандиозного размаха в добыче мергеля.
Но как же смеялись люди над Золотоискателем, когда после двухнедельной р
аботы на износ оказалось, что пласт мергеля истощился!
Лауст Эриксен, однако, не пал духом и нашел себе другое занятие. С сыном он
еще не помирился.
Каждое воскресенье Лауст неизменно появлялся в деревне и навещал столя
ра Андерса. Однако ближе друг другу они не стали и задушевных разговоров
не вели. Лауст Эриксен, войдя в мастерскую, стоял молча и смотрел, как сын р
аботал, а столяр Андерс не обращал на него никакого внимания и спокойно з
анимался своим делом Ц возился с клеем и сажей, отливал в гипсовых форма
х скрещенные руки и ангельские головки, покуда не начинал звонить церков
ный колокол. Тогда столяр развязывал кожаный передник, а старик прощался
и уходил. Случалось им обмениваться словом-другим, но о главном ни один и
з них речи не заводил. Столяр был всегда вежлив и сдержан, будто имел дело
не с отцом, а с почтенным клиентом, пришедшим получить недавно заказанны
й гроб. А Лауст Эриксен не хотел предпринимать дальнейших попыток к прим
ирению, раз сын не сделал ни одного шага навстречу. Отец предпочитал стоя
ть возле двери у края верстака, к сыну не подходил и ничего не трогал. Ведь
однажды, когда он стоял и вертел в руках циркуль, сын подошел к нему и, не го
воря ни слова, взял у него эту штуку из рук. Стоя в мастерской, Лауст не свод
ил с сына глаз. Иной раз он пускал пробный шар, справляясь у сына, здорова л
и его жена, или спрашивал доверительно, не беспокоит ли его грыжа. Но Андер
с на примирение не шел. Однажды в воскресенье старик будто невзначай ост
авил на верстаке фунт шоколада, в следующее воскресенье шоколад лежал на
том же самом месте. Лауста аж дрожь пробрала, когда он увидел эту плитку. Ш
околад лежал там еще неделю, но на этот раз Лауст забрал его. В эти три воск
ресенья они не сказали друг другу ни слова.
Столяр Андерс, по рождению крестьянин, хорошо знал деревенскую привычку
не показывать, что у тебя творится на душе, ему было не трудно понять, чего
ждет от него отец, разгадать, что скрывается за непроницаемым выражением
его лица. Все, чего хотел Золотоискатель, Ц это лишь обрести на старости
лет капельку тепла, вернуть сына. Но столяр Андерс не считал, что ему нужно
принимать отца с распростертыми объятиями. И вовсе не потому, что отец ко
гда-то бросил его с матерью, убежал от них, ведь этого сын помнить не мог; к
тому же, возможно к лучшему, чувство возмущения несправедливостью было е
му не свойственно. Как-то раз отец обронил фразу о том, что, мол, приходится
людям отправляться за счастьем в чужую страну, коли дома его не сыскать, и
в этих словах была своя правда. Может, Лауст Эриксен вовсе и не собирался б
росать жену и сына на произвол судьбы, а решил уехать, чтобы, если повезет,
заработать денег и зажить вместе с ними в довольстве. Что до этой стороны
дела, то сын, пожалуй, мог его понять. Но столяр Андерс выжидал, а времени жд
ать у него было довольно, чтобы отец поведал ему, с чем явился домой: стане
т он обузой сыну или нет. А об этом Лауст никак не желал заводить разговор.
Видно, ему чутье подсказывало испытать сына и помалкивать про деньги. От
того так и вышло, что они ни разу по душам не поговорили.
В будние дни Золотоискатель был полон сил и неутомим в работе, а по воскре
сеньям, когда Лауст приближался широким шагом к столярной, он казался ст
ариком. К сыну он приходил с торжественным видом и не в американском рабо
чем платье Ц рубахе и брюках, сшитых в одну одежку, Ц а в синем пиджаке с б
лестящими пуговицами. Он появлялся в столярной ровно в девять утра, и люд
и видели, как он выходил оттуда ровно в десять, когда сын с семьей отправля
лись в церковь. Лауст в церковь не ходил, он шел прямо домой, туда, где кварт
ировал. Люди, которым он попадался навстречу, слышали, как он разговарива
л сам с собой, уставившись на дорогу, но о чем шла речь, они понять не могли
Ц Лауст говорил «по-аглицки». В тот год, что Лауст прожил в родных местах,
он стал притчей во языцех. Никто с ним не подружился.
На людях Лауст надевал личину человека грубого и вспыльчивого, на самом
же деле он был мягче и добрее многих крестьян. Это сказывалось и в том, что
он каждое воскресенье верно и неизменно приходил в деревню и появлялся в
маленькой столярной, где долговязый, худосочный гробовщик, работая за в
ерстаком, поворачивался к нему задом, словно отца тут и вовсе не было.
1 2 3 4 5