— Знаю, я просто так сказал.
— Можем столкнуть его вниз с Эмпайр-Стейт-Билдинг, — предложил Генри. — Подумают, что он спрыгнул, чтобы покончить с собой.
— Я никогда не поднимался на Эмпайр-Стейт-Билдинг, — сказал Джордж.
— Я тоже.
— Терпеть не могу лезть куда-то, где до этого никогда не бывал, — сказал Джордж.
— Я тоже.
— Ну, и как нам это закончить?
— Понятия не имею. А ты?
— Черт его знает… Может, просто пристрелить его? — сказал Джордж.
— Наверное, придется, — сказал Генри.
— Хотя это уже тоже надоело.
— Ага.
— Ну что, придумал что-нибудь?
— Пока нет. А ты?
— Знаешь, я читал одну книжку, так там устроили так, будто парень принял сверхдозу героина.
— Да, но тогда нам придется тащиться к Гарафоло, а у него может ничего не оказаться, зато мы можем наткнуться на сыщиков, которые охотятся за нар код ельцами, а дело того не стоит.
— Да, верно.
Они миновали уже три станции и подъезжали к четвертой — «Грант-авеню», как успел прочитать Малони. Нужно поскорее уносить отсюда ноги, думал он, потому что самый верный способ, который пока не пришел в голову близнецам, это просто застрелить его тут же, в поезде. При том порядке вещей, который существует здесь, в Нью-Йорке, никто из пассажиров не обратил бы на это ни малейшего внимания. Интересно, когда они до этого додумаются, размышлял Малони, двери вагона раскрылись, и он подумал, успеет ли добежать до них, но понял, что они выстрелят ему в спину раньше, чем он сделает два шага. Двери снова бесшумно сдвинулись, и поезд помчался дальше.
На «Эвклид-авеню» они сделали пересадку. В этом вагоне было полно народу, кто-то читал газеты, кто-то пялился на рекламные проспекты, которыми были утыканы стены вагона, кто-то стоял, держась за поручень и лениво глядя в окно. Поезд бешено мчался вперед, приближаясь к Манхэттену. Малони подумала что, если встать и объявить, что вот, мол, эти два человека в данный момент серьезно обсуждают способ, как лучше прикончить его, но пришел к выводу, что его слова вызовут восторженный смех и аплодисменты пассажиров, готовых набросать ему полную шляпу мелочи, как только он ее протянет. Он внимательно обвел глазами ближайшее пространство вокруг себя, заметил напротив очень полную темноволосую женщину, сидящую рядом с курносой дочкой, а затем взглянул в открытое окно над ним, пытаясь определить, через какой район Бруклина они проезжают. Неожиданно ему пришло в голову, что он может попробовать выскочить через центральные двери вагона, что находились справа от него, и решил проследить, сколько времени уходит на открывание и закрывание дверей. Поэтому, как только поезд остановился на следующей станции, он начал считать: раз, два, три… двери уже открыты… четыре, пять, шесть, семь… они все еще открыты, одни пассажиры выходят на платформу, другие входят в вагон… одиннадцать, двенадцать тринадцать, четырнадцать! Двери плавно закрылись, и поезд снова тронулся в путь. Что ж, подумал, Малони, упражнение было очень увлекательным, хотя неизвестно, насколько оно поможет, когда настанет момент побега.
— Я придумал, как нам с ним покончить, — сказал Джордж. — Выбросим его на эту громадную свалку, где сжигают мусор, на Ист-Ривер-Драйв.
— Ты что, там такая вонь, что не подойдешь! — сказал Генри.
— Точно, я об этом и не подумал.
— Слушай, знаешь что? — сказал Генри.
— Ну?
— Мы можем отвезти его в тот маленький парк, что рядом с Юнайтед-Нэйшн-Билдинг, знаешь его?
— Ну?
— Ну вот, а там привести его в то место, где этот парк выходит на реку, понимаешь?
— Так, а дальше что?
— А там треснуть его по башке и сбросить с берега.
— Да ну! Опять получается, что снова — река! — сказал Джордж.
— Да-а.
— Тут со всех сторон, куда ни глянь, эта чертова река.
— Да уж, — уныло протянул Генри. — И что же ты предлагаешь?
— Не знаю, — сказал Джордж. — А ты?
— Тоже ничего в голову не приходит.
Малони услышал завывание саксофона и сначала решил, что кто-то в вагоне включил транзистор. Жители Нью-Йорка удивительные музыкальны, поют и танцуют где бы то ни было, прямо как легкомысленные и жизнерадостные итальянцы, которые, кажется, все без исключения прекрасно поют и играют на всевозможных музыкальных инструментах. Обернувшись на звук, он, однако, увидел настоящего живого музыканта, который вошел в дальнюю дверь и теперь, время от времени останавливаясь, продвигался по вагону сюда, где сидел Малони в окружении своих потенциальных убийц.
Музыкант оказался слепым.
Это был высокий худой старик в старом коричневом свитере, похожем на тот, который Малони таскал в студенческие годы, в темных очках с длинными прямыми волосами. Старик сжимал в губах мундштук видавшего виды саксофона, чье металлическое тело было испещрено пятнами облезшей позолоты. Кожаный поводок, прикрепленный к его поясу, тянулся к ошейнику огромного немецкого шеферда, медленно шедшего впереди своего хозяина и присаживающегося через каждые два-три шага, пока тот продолжал выдувать странную мелодию, в которой смешивались знакомые напевы шлягера «Ты заставила меня полюбить себя» и «Сентиментального путешествия». Несмотря на слепоту, которая предполагает обострение слуха, старик играл ужасно плохо, не выдерживал такты и то и дело срывался на хрип. Слушать его было просто мучительно. Собака, привычно присаживаясь на пол через каждые несколько шагов, казалось, тоже страдала от фальшивой музыки, во всяком случае, на ее смышленой морде застыло выражение какого-то болезненного оцепенения.
Слепой раскачивался в такт движению поезда, продолжая терзать нервы пассажиров варварским исполнением, а те вставали и бросали мелочь в маленькую кружку, свисавшую ему на грудь на кожаном ремешке, связанном с другим, который поддерживал саксофон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71