Франция была в состоянии войны и призыв был воспринят как подстрекательский, ибо он мог подталкивать французских солдат к дезертирству. Но отец взял на душу еще больший грех, он перевез через границу в Швейцарию и там положил на счет в банке целый чемодан денег, собранных французами для ФНО. Кроме того, отец укрывал дядю Абдула, который был никаким не дядей, а оказался алжирцем, которого разыскивала тайная полиция.
Отец объяснил Жан-Пьеру, что похожие дела он проворачивал и во время войны с нацистами. Он продолжал всё ту же борьбу. Врагами никогда не были немцы, точно так же, как сейчас не стал таковым французский народ. Врагами были капиталисты, владельцы собственности, привилегированные богачи, правящий класс, для которого без зазрения совести все средства были хороши для того, чтобы отстоять свое положение. Они были настолько могущественны, что владели половиной мира. Тем не менее, для бедных, бесправных и угнетенных оставалась надежда, ибо в Москве у власти был народ, поэтому рабочий класс в остальной части земного шара ждал от Советского Союза помощи, вдохновения и директив в борьбе за свободу.
Когда Жан-Пьер подрос, на глянцевой картине обнаружились некоторые темные пятна. Так, он понял, что Советский Союз не был раем для рабочих. Тем не менее, ничто не могло поколебать его убежденность в том, что коммунистическое движение, руководимое из Москвы, остается единственной надеждой для угнетенных людей в мире и единственным средством, чтобы покончить с судьями, полицейскими и газетчиками, которые так жестоко обошлись с его отцом.
Отец преуспел в том, чтобы передать сыну факел борьбы. И словно сознавая это, отец стал внутренне как-то затухать. На его лице так и не заиграл снова здоровый красноватый цвет. Он не участвовал в демонстрациях, не организовывал танцевальных вечеров для пополнения партийной кассы, перестал писать письма в местные газеты, ограничившись мелкими делами по линии церкви. Конечно, он продолжал быть членом партии и профсоюзов, но уже не председательствовал в комитетах, отказываясь вести протокол или составлять повестку дня собраний. Он все еще играл в шахматы, продолжал пить анисовую со священником, сапожником и начальником почтового отделения, но его некогда столь страстные политические дискуссии теперь поблекли, словно революция, во имя которой они так упорно трудились, откладывалась на неопределенный срок. Через несколько лет отца не стало. Только тогда Жан-Пьер узнал, что отец подхватил в тюрьме туберкулез, от которого так и не излечился. Они отняли у него свободу, сломали его дух и разрушили его здоровье.
Но самое гнусное было то, что на него навесили ярлык предателя. А ведь он был героем, рисковавшим своей жизнью во имя сограждан, а умер как осужденный за предательство.
Теперь, Папа, они пожалели бы, если бы узнали, какое я избрал мщение, – размышлял Жан-Пьер, направляя низкорослую лошадь вверх по горной афганской тропе. – На основе добытой мной информации местные коммунисты смогли дезорганизовать пути подвоза для Масуда, да так, что прошлую зиму им не удалось создать запаса оружия и боеприпасов. А этим летом вместо того, чтобы атаковать военно-воздушную базу и электростанции, а также идущие по шоссе автомашины с грузами для снабжения, Масуд вынужден отбиваться от правительственных войск на своей территории. В одиночку, папа, я почти полностью ликвидировал опасность, исходящую от этого варвара, который желает вернуть страну в темные времена жестокости, отсталости и исламских предрассудков.
Разумеется, дезорганизации линий подвоза для Масуда недостаточно. Этот человек давно уже стал фигурой общенационального масштаба. Кроме того, он отличается умственными способностями и руководительскими данными, чтобы превратиться из лидера повстанцев в законного президента страны. Масуд уже был и Тито, и Де Голлем, и Мугабе. Его необходимо не просто нейтрализовать, но и уничтожить, позаботившись о том, чтобы он попался в руки к русским живым или мертвым.
Трудность заключалась в том, что Масуд передвигался быстро и бесшумно, ну, прямо, как олень, который внезапно появлялся в лесу и так же неожиданно исчезал. Но Жан-Пьер, как и русские, был терпелив. Все равно раньше или позже пробьет час, когда Жан-Пьер точно будет знать местонахождение Масуда в ближайшие двадцать четыре часа, может, из-за ранения или из желания присутствовать на чьих-нибудь похоронах, – и тогда Жан-Пьер воспользуется своим передатчиком и выйдет в эфир по особому коду, чтобы сокол нанес удар.
Жан-Пьер хотел бы рассказать Джейн, чем он здесь фактически занимается. Может, ему даже удалось бы убедить ее в своей правоте. Потому что, по сути дела, все их усилия в медицинской области бесполезны, ибо оказание помощи повстанцам служило только тому, чтобы увековечить бедность, нищету и безграмотность, в которой пребывают эти люди, а также оттянуть момент, когда Советский Союз сможет взять эту страну за горло и, несмотря на вопли и визги, втащить ее в XX век. Джейн могла бы все это понять. Однако Жан-Пьер инстинктивно понимал: она ни за что бы не простила ему то, что он ее обманывал. Да, она была бы возмущена. Он мог бы представить себе ее в этом состоянии – безжалостной, непримиримой, гордой. Она немедленно бросила бы его, как сделала это с Эллисом Тейлером. На этот раз она взорвалась бы вдвойне, потому что оказалась дважды обманутой двумя мужчинами одинаковым образом.
Стало быть, боясь потерять ее, он продолжал ее обманывать, уподобляясь человеку, парализованному страхом на краю пропасти.
Она, разумеется, чувствовала, что здесь что-то не так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126