..
Они обе были настолько поглощены этим тяжким, болезненным объяснением, что не заметили, как вошел Марселу и некоторое время слушал их в полном оцепенении. Но потом он очнулся и тоже подступил к Элене:
– Верно ли я понял, что вы… подменили детей?!
– Она все врет, Марселу! Не верь ей! – выкрикнула Эдуарда, но Элена вновь повторила:
– Нет, дочка, это правда. Когда я узнала, что у тебя больше не может быть детей, когда увидела твоего ребенка – мертвого, – мне показалось, что я могу уберечь тебя от страданий. Я не имела такого права, но все же – подменила детей… И потом уже не могла пойти на попятную, не причинив тебе еще больших страданий…
Эдуарда, не дослушав ее, метнулась в детскую и вышла оттуда, крепко прижимая к себе Марселинью.
– Сыночек, ты видишь меня? Я – твоя мамочка. Я! Понимаешь? Я – твоя мамочка! – повторяла она как в бреду, и Элена, не в силах видеть страдания дочери, принялась внушать ей:
– Эдуарда, очнись! Услышь меня наконец! Я не отберу у тебя Марселинью! Если бы я была на такое способна, то не отдала бы его тебе, когда он только родился.
– Но ведь есть еще Атилиу, – упавшим голосом заметил Марселу. – Что скажет он, когда обо всем узнает?..
– Для него это будет ударом, – глухо ответила Элена. – Но сейчас я к нему пойду и все расскажу. Простите меня, Эдуарда, Марселу, Марселинью! Я хотела как лучше… Простите, если сможете…
Атилиу очень обрадовался внезапному визиту Элены.
– Какой приятный сюрприз! Проходи!.. – радушно улыбаясь, сказал он, но, увидев в ее руках хорошо знакомую ему тетрадку, осекся.
– Да, это тот самый дневник, – подтвердила его догадку Элена. – Только читать его теперь уже нет смысла: я и так все расскажу…
Открыв наконец измучившую ее тайну, она умолкла и просидела так, вжавшись в кресло, около часа, пока Атилиу, нервно вышагивая по комнате, произносил свой гневный и горький монолог:
– Так, значит, все это время мой сын был жив?! А ты… Говоришь, что поступила так из любви к Эдуарде? Но как можно совместить любовь с преступлением, бесчеловечностью, жестокостью? Ведь ты убила ребенка! Моего ребенка! На следующее утро я похоронил его и затем оплакивал днями и ночами. А ты была рядом и не захотела облегчить мои страдания… Разыгрывала из себя убитую горем мать!.. И при этом наслаждалась близостью своего ребенка, хотя он и был на руках Эдуарды. Как же ты могла отказать мне в таком же счастье? Ведь я, глядя на Марселинью, погибал от тоски по своему ребенку, которого считал умершим!.. Откуда в тебе столько жестокости? Как ты можешь называть это любовью? Как ты вообще могла жить после всего, что совершила? Тебе было наплевать на мои страдания… Так же, впрочем, как и на Эдуарду, Марселу и нашего сына! В тебе говорили только эгоизм и жестокость! Ты возомнила себя Господом Богом, способным своей волей изменять судьбы людей, даровать им счастье или обрекать их на страдания. Тебе, очевидно, казалось, что сама ты сможешь парить над добром и злом на недостижимой высоте. Но таким своеволием ты причинила страдания не только всем нам, но и себе. Мне жаль тебя, Элена!
– Прости меня, если сможешь, – тихо произнесла она.
– Я не знаю, как можно простить тебя в этом случае, – усталым голосом ответил Атилиу. – Я выбит из колеи и абсолютно не представляю, что теперь можно сделать, чтобы хоть как-то поправить ситуацию. Мне страшно подумать, что сейчас происходит с Эдуардой и Марселу… Пойдем к ним. Может, все вместе мы что-то придумаем…
* * *
Увидев входящих Атилиу и Элену, Эдуарда крепко прижала к себе малыша, которого она все это время не спускала с рук ни на секунду.
– Не забирайте его у меня! – закричала она, умоляюще глядя на Атилиу. – Он мой брат, но я всегда буду любить его как сына. Материнское чувство так согревало мою душу… У меня больше не будет детей…
Эдуарда заплакала, и вместе с ней тотчас же заплакал Марселинью, прижавшись к ней щекой и повторяя: «Мама, мама».
Атилиу в тот момент почувствовал, что у него может разорваться сердце.
– Не плачьте, мои дорогие. Вы ни в чем не виноваты, – сказал он, приобняв Эдуарду и Марселинью. – Успокойся, Эдуарда. Я благодарен тебе за то, что ты смогла полюбить моего сына как истинная мать. И у меня рука не поднимется отобрать его у тебя сейчас. Я только хочу, чтобы со временем он узнал правду. Мой сын не должен расти во лжи. Воспитывай его за меня… А я уеду куда-нибудь и постараюсь все это забыть как страшный сон… Может, со временем мне удастся вернуться сюда счастливым. Ведь здесь у меня теперь аж двое сыновей! А скоро еще и внук появится!.. Извините, мне сейчас очень тяжело, я должен уйти.
Поцеловав на прощание Марселинью и Эдуарду, крепко, по-мужски обняв Марселу, он вышел, даже не взглянув на Элену.
Она осталась сидеть неподвижно и словно бы безучастно. Взглянув на нее, Эдуарда поняла, насколько матери сейчас плохо, и протянула ей стакан воды.
– Выпей, мама. Я знаю: тебе так же больно, как и нам. Поэтому я тебя… прощаю.
В тот же вечер Атилиу уехал из Рио, наскоро простившись с Леонарду и пообещав ему, что позвонит, как только немного придет в себя.
Элена после всего случившегося впала в глубокую депрессию. Работать не могла, видеться ни с кем не хотела и даже на Марселинью реагировала вяло, чаще всего говоря ему:
– Иди поиграй с мамой…
Эдуарда уже всерьез стала беспокоиться о психическом здоровье матери и даже подыскала для нее врача, но Марсия предложила сначала опробовать другой метод лечения:
– Я хорошо знаю Элену. У нее всегда было огромное чувство ответственности. Попытаемся сыграть на нем!
План Марсии был простым. Отправившись к Элене, она с трагической маской на лице заявила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90