Да хоть с ним и пол-России в придачу! А он сражался за дело с людьми, мешающими делу, и раз эта борьба требует бумажного оружия – что ж, он готов бороться даже им.
У боксеров есть удачное выражение: «держать удар». Да, не все умеют устоять под ударами судьбы, не забиться в угол, не выбросить полотенце на ринг – знак капитуляции. Макаров «держать удар» умел – качество, встречающееся реже, чем способность наносить удары. И раз только в частном письме к своему другу Врангелю у него вырвались такие вот строки: «В сущности – я спрашиваю – в чем моя ошибка? Лед оказался крепче, чем мы думали, но я не пророк, чтобы предсказывать события и в точности предугадать, какую крепость нужно противопоставить полярному льду и как он будет проявлять свою разрушительную силу. Пишу вам обо всем этом – помогите мне откопать, в чем моя ошибка, и я объявлю ее публично в своей книге».
Единомышленники помогали Макарову чем могли и как могли. И не только в Россия. Макаровские полярные исследования всячески поддерживали знаменитые Нансен и Норденшельд. Но ведь не они же принимали решения. А многочисленные недруги адмирала настойчиво старались потопить его вместе с ледоколом (или ледокол – с ним). В чем только не обвиняли Макарова! И «Ермак» он плохо построил, и самовольно полез в полярные льды и т. д. Русский консул из Ньюкасла сообщил, что несколько матросов с ледокола дезертировали, – ага, команду плохо подобрал.
Чаша весов в бюрократической тяжбе колебалась. 28 октября «товарищ министра финансов» (то есть, говоря современными терминами, – заместитель министра) В. И. Ковалевский составил для своего патрона пространную записку о перспективах полярных исследований. Заключительная часть этого документа в высшей степени характерна: «Имеет ли наше правительство достаточно серьезные причины и основания идти в этом направлении далее их (имеются в виду западноевропейские правительства. – С. С.), затрачивая на отвлеченные научные изыскания в арктических морях с риском все-таки остаться в хвосте умудренных долгими опытами западноевропейских ученых экспедиций, обладающих целым контингентом энергичных и привычных добровольцев вроде Джексона, Нансена, Свердрупа и др., материальными средствами, изобильно сыплющимися из карманов таких богатых людей, каковы... и др.?» Опустим почтительный список миллионеров-меценатов, они не заслуживают благодарной памяти – не последние же деньги отдавали... Читаем далее: «На этот вопрос, не боясь обвинения в обскурантизме, можно смело ответить отрицательно».
Какая близорукость, какой жалкий оппортунизм для человека, занимающего столь ответственный в государстве пост! Практически необходимые исследования Северного морского пути презрительно именуются «отвлеченными научными изысканиями». Жалкое сознание собственной неполноценности – как же мы можем это вдруг взять да опередить просвещенную Европу?! Ведь там у них «целый контингент энергичных и привычных добровольцев», а у нас что!.. Никто не посмеет умалить и принизить заслуги Нансена и Джексона. Ну а Макаров, Васильев и прочие – они, что же, не были энергичны? Не «приучены» к суровым испытаниям? Не готовы к жертвам? И разве они не шли на риск и опасность «добровольно»?
Ковалевский заканчивает свои дряблые, безвольные рассуждения неожиданным либеральным всплеском: уж кто-кто, но мы-то, поборники просвещенного европеизма, не страшимся «обвинения в обскурантизме»... Бедный Владимир Иванович горько заблуждался на собственный счет. Именно он, как и его патрон Витте, и были истинными обскурантами при всем своем уме и образовании, ибо не глядели дальше собственного носа, не понимали задач, стоящих перед страной, которой они призваны были руководить. «Умные бескрылые люди», – сказал позже Александр Блок о духовных наследниках Витте, всех этих Милюковых, гессенах, маклаковых, винаверах и прочих. Макарову и деятелям его типа было тесно и душно среди этих мелкотравчатых оппортунистов и безликих чиновников.
Неизвестно, чем бы кончилась бумажная борьба «в инстанциях», но здесь сказала свое веское слово сама живая практика. И сказала в пользу Макарова.
В начале ноября 1899 года на Балтике неожиданно ударили сильные морозы. Финский залив замерз, множество судов безнадежно застряли во льду. Судовладельцы слали в министерство финансов и самому Макарову отчаянные телеграммы. Хуже того: между Кронштадтом и Петербургом сел на мель и под давлением льдов дал течь тяжелый крейсер «Громобой». И вновь «Ермак» снялся с якоря и устремился на помощь судам, затертым льдами. «Громобой» удалось освободить довольно легко. Однако это оказалось только началом. В ту зиму неудачи словно преследовали русский военный флот. Не успел «Ермак» закончить дело с крейсером, как получена срочная телеграмма: броненосец «Генерал-адмирал Апраксин» на полном ходу наскочил на камни у острова Гогланд. Макарову предписывали спасти корабль. Задача была нелегкая. Броненосец много тяжелее ледокола. Остров Гогланд – место глухое, пустынное, там не то что мастерских, и дома-то приличного нет. А ведь мало расколоть лед и стащить каким-то образом корабль с мели, требуется еще заделать пробоину. И привести поврежденный броненосец сквозь лед на базу.
Когда «Ермак» подошел к Гогланду, положение «Апраксина» сделалось уже критическим. На том злосчастном месте, где застрял броненосец, преходило сильное морское течение. Напор льдов был так велик, что треск стоял над пустынным островком. Началась упорная борьба за спасение гибнущего корабля. Длилась она не один день и даже не один месяц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105