Два эскадренных броненосца и один крейсер получили тяжелые повреждения.
Русская Тихоокеанская эскадра была серьезно ослаблена, моральный дух личного состава подорван, высшее командование вмиг сменило самоуверенность на панику и пребывало в растерянности. Таков был итог первого дня русско-японской войны.
Впоследствии историческая комиссия Морского генерального штаба специально расследовала значение письма Макарова от 26 января. Объективные специалисты установили, что если бы даже предложенные им меры были бы немедленно телеграфом переданы в Порт-Артур, то и в этом случае русские корабли не успели войти во внутренний рейд до предательской атаки японских миноносцев. При этом комиссия сочла необходимым особо подчеркнуть, что названное письмо «навсегда останется свидетельством ума и проницательности светлой личности С. О. Макарова, ярким примером для грядущего поколения понимания адмиралом долга службы не за страх, а за совесть». Верное, хоть и запоздалое признание...
В судьбе Макарова подобных «запоздалых признаний» много. Пожалуй, даже слишком много. Вспомним бронебойный снаряд, «Тактику», несостоявшуюся экспедицию вокруг Сибири, и еще, и еще... Забегая вперед, добавим, что и японский флот ему не довелось разбить.
Так что же он – неудачник?
Нет, этот пышущий здоровьем оптимист, этот басовитый бородач никак не походил на неудачника. Да и всяких там успехов тоже досталось ему в избытке: первый пластырь, первый боевой торпедный залп, первая ледокольная экспедиция... Опять получается длинный список!
Или, может быть, Дон-Кихот? С копьем наперевес против мельниц самоуверенной ограниченности? Рубить благородным мечом баранье стадо тупости, трусости, зависти?..
Нет, тоже не то. Он ведь не скончался мирно в своей постели, как рыцарь Ламанчский, отринув бурное романтическое прошлое. Он, Макаров, стоял на посту до конца. Всегда. В этом – главный пример его жизни и главная его поучительная суть. А если теперь пофантазировать? Вот кабы не только ему, но и адмиралу Старку пришла вовремя мысль убрать корабли на внутренний рейд? Или Авелану? Или на худой конец великому князю Алексею Александровичу?
Но им такое в голову не пришло. Ибо Макаров жил для родины, а они тянули служебную лямку.
Сообщения о нападении японцев на нашу эскадру стали известны в Кронштадте 28 января. В тот же день в манеже перед собравшимися там офицерами, матросами и кронштадтскими гражданами Макаров произнес горячую и искреннюю речь:
– Друзья, ваши товарищи уже вступили в дело, окрещены боевым огнем: нужно будет – они лягут костьми на поле брани. Они сумеют выказать себя истинными героями. За их успех – ура! – Свою речь он закончил словами: – Моряки, с театра военных действий приходят и будут приходить известия то хорошие, то худые. Но пусть не дрогнет ничье сердце. Мы – русские. С нами бог! Ура!
На письме Макарова от 26 февраля делопроизводителем Морского министерства была сделана помета: «Хранить весьма секретно, копий не снимать». Есть, однако, вещи, которые никак невозможно удержать в тайне. Слухи о том, что Макаров заранее предупреждал о грозящей опасности и предлагал соответствующие меры, которые не были осуществлены, мгновенно стали достоянием всей России. И общественное мнение страны было единодушно: «Макарова в Порт-Артур!» Об этом, разумеется, не писали подцензурные газеты, но настроения такого рода широко распространяются и без газет. Сложилась ситуация, аналогичная той, когда Александр I в 1812 году вынужден был поставить Кутузова во главе русской армии. Теперь Макаров стал во главе русского флота – вопреки желанию морского ведомства, по воле общенационального мнения. 1 февраля Степану Осиповичу было объявлено о его назначении командующим флотом в Тихом океане.
В его деятельности открывалась новая глава.
«Не скажет ни камень, ни крест, где легли...»
Было 9 часов 30 минут утра. Дул свежий ветер, поднимая частую волну. Сквозь серые облака изредка пробивалось яркое весеннее солнце. Эскадра Тихого океана возвращалась в Порт-артурскую гавань. Впереди шел броненосец «Петропавловск». На его грот-мачте распластался по ветру адмиральский флаг, словно предупреждая своих и врагов: командующий флотом здесь. В кильватер «Петропавловску» шли броненосцы «Победа», «Полтава», «Пересвет», затем крейсера «Баян», «Диана», «Аскольд» и «Новик», а далее мелкие корабли.
На мостике «Петропавловска» стоял Макаров. На плечи его была молодцевато наброшена адмиральская шинель, румяное лицо сияло веселым возбуждением. Он говорил громко и энергично:
– Да-с, дорогой Василий Васильевич, это и есть главные силы японского флота, вот они, любуйтесь, пока все корабли адмирала Того еще целы!
И Макаров широким жестом указал на горизонт, где серой цепочкой вытянулась вражеская эскадра. Рядом с адмиралом стоял пожилой, седобородый, но очень крепкий с виду человек в гражданском пальто и меховой шапке – художник Верещагин. В руках он держал альбом и большой карандаш.
– Значит, первым идет, надо полагать, броненосец «Миказа»? – спросил художник, указывая карандашом на горизонт.
– Так точно, это флагманский корабль адмирала Того. А за ним следуют... Да что это я! Мичман Шмитт, потрудитесь-ка перечислить корабли противника господину Верещагину! Посмотрим, как вы разбираетесь в силуэтах.
– Слушаюсь! – младший флаг-офицер (адъютант) адмирала приложил к глазам бинокль и четко, как на экзамене, доложил: – Эскадра противника следует в составе броненосцев «Миказа», «Фуджи», «Асахи», «Хацусе», «Шикишима», «Яшима» и броненосных крейсеров «Кассуга» и «Ниссин».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105