Нынче была пятница. В регистратуре Константин с облегчением узнал, что к нему записан лишь один человек. Ночью Костя дежурил в приемном покое, покой которого трижды нарушался “скорыми” с алкоголиками в белой горячке. А днем обычная круговерть: конференция врачей, обход, записи в истории болезни, два консилиума, одно заключение для милиции, три беседы с родственниками больных.Пациентка уже ждала его возле кабинета с табличкой на двери “Психоаналитик. Кандидат медицинских наук К. В. Колесов”. Костя обратил внимание на прическу женщины — гладко убранные назад русые волосы собранны на затылке в узел с изящным гребнем. Костя грешил характерологическим формализмом — по внешним признакам судил о характере. Он считал, что женщины невротического слада или рефлексирующие по поводу своей внешности закрывают волосами лоб, виски, щеки — прячут себя от посторонних взглядов. Натуры цельные, самодостаточные или, напротив, равнодушные к себе, любят прически, открывающие лицо.Но эти наблюдения были скорее игрой ума, а не аргументом в пользу диагноза. Глупо в фантазии парикмахера искать подсказки.— Добрый вечер, — поздоровался Константин. — Через пять минут я вас приму. Хорошо?Последняя часть вопроса была вовсе не обязательна. В самом деле, что можно ответить? “Нет, не хорошо”? Но он, этот вопрос, создавал видимость некоей зависимости врача от пациента, в противовес всегдашней и для многих неприятной зависимости пациента от врача.— Здравствуйте. Конечно, — ответила спокойно женщина.Именно спокойно. Она смотрела на него снизу вверх, и в ее взгляде не было привычного сплава смущения, робости, надежды, подозрительности, недоверия и желания разгадать: что за человек этот доктор, поможет ли он мне.“Интересно”, — подумал Константин, входя в кабинет. Он снял плащ, поставил у стола портфель и, подняв руки, с удовольствием, с тихим рыком, потянулся. Ожившие мышцы напряглись, расслабились — кровь побежала быстрее.— Отлично, — пробормотал он.По дороге в поликлинику настраивал свой утомленные мозги на три часа работы, а потребуется только час. Так бывает, когда тащишься домой вечером, усталый и голодный, в неприбранную квартиру и проклинаешь те полчаса, которые понадобятся, чтобы приготовить ужин. А дома обнаруживаешь, что побывала мама, навела порядок и оставила массу вкуснятины.Костя сделал несколько боксерских ударов в воздух, а затем приседаний. Ей от двадцати до двадцати пяти, лет на пять меня младше, подумал он. Закурить бы.Но доставать сигареты не стал. Если от тебя несет табачищем, то даже курящему пациенту общение с тобой удовольствия не доставит.— Проходите, пожалуйста, — пригласил он, открыв дверь. — Вот сюда.Костя показал рукой на кресла у журнального столика и торшера в углу. Часто пациенты по привычке направлялись к письменному столу. Разговаривать там, в положении “начальник — посетитель”, было нелепо. В кабинете западного психоаналитика пациент возлежит во время исповеди на специальной мягкой кушетке. Таковая имелась и у Колесова. Но во время первого визита Костя пациента на нее не укладывал, а приручал к себе. Дважды у него были больные, которые на кушетке впадали в ступор. Как оказалось, девушка нервничала, опасаясь, что доктор увидит штопку на чулке, а аккуратист Игорь Петрович боялся измять брюки.Мягкие кресла располагали к тому, чтобы занять удобную позу. Но спина женщины оставалась ровной и прямой без напряжения. Пианистка, наверное.— Как вас зовут? — спросил Колесов.На коленях он держал планшет с зажимом, удерживающим листы бумаги. Небольшой наклон планшета исключал возможность прочитать записи. Да и прочитав, неспециалист вряд ли что-нибудь в них понял.— Вера Николаевна Крафт. Мне двадцать шесть лет. Замужем. По профессии экономист-международник. Работаю в Институте стран Азии и Африки Академии наук.Все это она произнесла ровным спокойным голосом, безо всяких дополнительных вопросов со стороны Колесова. Услышав название института, он поднял голову от бумаг. В этом институте работал Игорь Петрович. Когда-то в подобные учреждения было трудно попасть. Туда пристраивали жен и дочерей номенклатуры после престижных вузов. Нынче академические институты влачили полуголодное существование: денег на исследования не было, нищенскую зарплату задерживали по несколько месяцев. Тяжелый невроз у Игоря Петровича развился потому, что дело всей его жизни — исследование истории и культуры одного центральноафриканского племени — оказалось никому не нужным. Плюс одиночество вдовца, возраст, в котором ни сил, ни желания заводить новые отношения не было.— Да, вы поняли, — Вера Николаевна кивнула, — действительно, мне посоветовал обратиться к вам Игорь Петрович. Мы работаем в разных секторах, но давно знакомы, он бывает в нашей семье. Не сочтите за дежурный комплимент, но, по-моему, вы ему очень помогли.— Дай бог, — ответил Колесов. — А что же за проблемы волнуют вас?— Они связаны не со мной лично, а с моей свекровью, Анной Рудольфовной Крафт. Меня беспокоит ее психическое состояние, настроение, неадекватная реакция на окружающее.Костя слушал, не делая никаких пометок — они не имели смысла. И никакого анализа параллельно рассказу не совершалось в его мозгу — не нужен был этот анализ. Он просто слушал красивую русскую речь. Обычно человек, зарядившийся на монолог, достает из своего лексического подвала мешок слов и перебирает их, одни и те же, как бочонки лото. Вера Николаевна не повторялась, она находила слова, отражающие оттенки одинаковых явлений. Строй ее предложений был несколько правильно книжный, обычно люди говорят лаконичнее и проще, но в нем была завораживающая плавность родного языка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19