— Что могло произойти, Шандор? — спросила она. — Кто может стрелять во дворце?
Встревоженный регент быстро обошел ее и открыл одну половинку дверей в тронный зал.
И герцогиня, и Зошина последовали за ним, чтобы заглянуть внутрь.
Зал освещали газовые светильники. Король восседал на троне, и при первом взгляде на него становилось ясно, насколько он пьян.
Белоснежный китель, распахнутый на груди, был залит вином, ноги вытянуты. Не то на ручке трона, не то у него на коленях восседала та самая девица, которую Зошина видела с ним накануне вечером. Она была, пожалуй, еще пьянее, чем ее король.
Юбка задралась у нее выше колен, а лиф платья спустился с одного плеча, обнажив грудь.
На полу перед ними, на красных бархатных подушках, сброшенных с позолоченных кресел и стульев, возлежали приятели короля.
И мужчины, и женщины были те же, что провели с королем предыдущую ночь.
При всей своей наивности Зошина понимала, что вся эта пьяная компания на бархатных подушках вела себя до крайности непристойно. Мужчины скинули сюртуки, а некоторые даже рубашки.
Эта картина предстала перед ней на какую-то долю секунды. Король поднял свободную руку, в которой блеснул пистолет. Георгий выстрелил в один из газовых светильников, и осколки стекла разлетелись по полированному полу. За этим выстрелом последовали еще два, сопровождаемые поощрительными выкриками его приятелей.
Очередной разлетевшийся на осколки газовый светильник вызвал победные возгласы, слившиеся в единый вопль.
Принц-регент резко захлопнул дверь.
— Его величество лично развлекает своих друзей, — сказал он, не в силах скрыть раздражения.
Дальше по коридору все шли, храня молчание. Гофмейстер проводил королеву-мать и Зошину в приемную на втором этаже, лакеи открыли огромное окно в центре залы, и они обе вышли на балкон, освещенные светом газовых фонарей.
Люди, стоявшие внизу, увидели их, и толпа зашумела, как морской прибой, размахивая шляпами, флажками, платками.
В другое время это взволновало бы Зошину и доставило бы ей искреннюю радость. Но сейчас девушка никак не могла прийти в себя.
Когда она наконец добралась до своей спальни, она чувствовала себя физически совершенно разбитой. Безобразная сцена в тронном зале так и стояла у нее перед глазами.
Друзья короля показались ей еще более отталкивающими, чем накануне. Зошина испытывала отвращение не только к ним, но и к себе самой только потому, что стала свидетелем их разнузданности и бесстыдства.
Гизелла закончила свои дела и оставила ее одну. И тут девушка поняла: ей хочется исчезнуть, спрятаться от всего, чему она не может противостоять, от тех, кто научился не замечать происходящего на их глазах.
«Как он может? Как может человек, тем более король, находить удовольствие в подобной мерзости?» — не могла успокоиться Зошина.
Опухшее лицо Георгия с полузакрытыми глазами, его безвольно полуоткрытый рот, перепачканная и измятая одежда, эта женщина у него на коленях снова и снова вспоминались ей.
Казалось, она теперь никогда не сможет забыть отвратительную картину, которую наблюдала какую-то долю секунды: полуобнаженные женщины, голые мужские спины, опрокинутые бутылки вина, катающиеся по полу. Ужасно, отвратительно, пошло. Ей было стыдно за короля, за человека, который мог так опуститься, хотя судьбою ему было предначертано стать монархом прекрасной страны. И еще больший ужас охватил девушку при мысли о ее собственной причастности к судьбе этой страны.
— Его жена! — прошептала она. — О небо! Как я могу стать его женой, если я ненавижу и презираю его?
Ответа она не знала. Уткнувшись в отчаянии лицом в подушку, Зошина думала, что даже Бог оставил ее.
Всю бессонную ночь она металась, пытаясь избавиться от угнетавших ее мыслей.
Никакие попытки проявить силу воли не помогут ей изменить короля. Теперь она отлично это сознавала. Идея малышки Каталин, будто слова, поступки, настойчивые пожелания исправят Георгия, скорее всего вычитана из книжки, а в жизни так не получается.
Зошину действительно слишком глубоко потрясло ее первое столкновение с разнузданными нравами. Она не в силах была ни думать, ни рассуждать. Одна мысль тоскливо глодала ее — убежать прочь.
Часы отстукивали время, и она говорила себе, что вот уже скоро наступит утро злосчастного дня, когда объявят ее помолвку с этим грязным существом, которое она видела восседавшим в непотребном виде на принадлежавшем ему троне.
И вскоре после этого она станет женой короля, и, пожалуй, ей еще придется соперничать с женщинами, которым король явно отдает предпочтение.
«Как же мне быть? Что же мне делать?» — снова и снова спрашивала себя Зошина и не находила ответа.
Она не могла спать, она задыхалась. Подойдя к окну, девушка раздвинула шторы.
Было еще очень рано, и силуэты гор лишь начинали вырисовываться на фоне неба. Солнце, поднимаясь из-за них, освещало окрестности еще бледным неверным светом. Звезды еще слабо мерцали на предутреннем небе.
Толпа давно разошлась, и за окнами дворца царила глубокая тишина. Город спал.
А Зошине казалось, что стены дворца давят ее. Она подумала, что, наверное, так чувствует себя зверь в капкане.
«Мне надо подумать! Я должна!» — твердила она.
Но в голове крутились и путались смутные образы, и среди них — пьяное лицо ее будущего мужа. Она видела его везде, куда бы ни переводила взгляд. Едва ли сознавая, что делает, движимая одним исступленным желанием оставить дворец и ненавистного ей человека, Зошина направилась к гардеробу.
Первым ей на глаза попался костюм для верховой езды, который в Дьере так и не довелось надеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45