Золотое эхо
В самый канун сочельника, зимой от сотворения мира семь тысяч
шестьдесят пятой, не доезжая по Ладожскому озеру семи верст до устья
Вьюна, с накатанного зимника свернул к тихим ради праздника
корабельным верфям длинный санный обоз. Перед полутора десятками
возков дорогу тропили шестеро холопов в полном воинском доспехе, с
саблями на боку и щитами у луки седла. Копий и саадаков при них,
правда, не было: чай, не в поход ратный шли, всего лишь добро
хозяйское обороняли. Следом подвигались двое розвальней, а за ними,
запряженный шестеркой цугом, медленно тащился похожий на большую
коробку возок, сшитый из плотно пригнанных одна к другой досок. Крышу
он имел двускатную, покрытую свинцом; стены, словно бельмами, смотрели
по сторонам четырьмя белыми матерчатыми окнами, сзади наружу торчала
короткая железная труба, вяло истекающая белесым дымком. Единственную
дверцу гордо украшал герб князей Друцких: мечоммечо голубое и красное
поля, на каждом - обращенные остриями друг к другу два желтых
полумесяца.
По наезженной рыбаками колее обоз медленно выбрался на берег. Там,
сопровождаемый злобным собачьим лаем, прополз краем вольготно
раскинувшейся деревни в добрых два десятка дворов и двинулся по
прямой, как стрела, просеке через лес. На шум из нескольких изб
выглянули люди, проводили санный поезд взглядами и, сберегая тепло,
тут же спрятались обратно, в теплые горницы, подсвеченные расписными
масляными светильниками. Однако безразличие селян оказалось
обманчивым. Не прошло и четверти часа, как хрустящие по мерзлому снегу
возки обогнал на резвом кауром жеребце вихрастый мальчонка в коротком
тулупе, накинутом прямо поверх рубахи.
Короткий зимний день подходил к концу, стремительно сгущались
сумерки. Самое время - собрать сани в круг на ближайшей поляне,
выпрячь лошадей, развести костры, подкрепиться горячим кулешом и
завернуться до утра в овчины или жаркие охабни. Однако путники
отчего-то упрямились и медленно пробирались вперед, следуя за
сиротливым факелом, запаленным одним из холопов. Спустя два часа, уже
в абсолютной, непроглядной темноте они выбрались из леса, перевалили
пологий взгорок и наконец увидели впереди россыпь розоватых
прямоугольников - окна совсем уже близких домов. Требовалось последнее
усилие: спуститься к самой реке, перебраться через бревенчатый, в два
наката мост, потом, повторяя изгиб дороги, немного отклониться к
забравшейся на холм деревне Запорожское, но на россохе повернуть
вправо, миновать очередную ложбину и забраться к поднявшемуся над
высоким берегом княжескому дворцу.
Здесь гостей ждали. Утоптанная до каменной твердости площадь между
крыльцом, выстроившимися в ряд тремя стогами и обширной поленницей под
дощатым навесом была ярко освещена факелами, вдоль лестницы
покачивались слюдяные светильники с восковыми свечами, на ступенях
лежала красная ковровая дорожка. Наряженные холопы - в зипунах,
суконных шапках и длинных кафтанах, опоясанные широкими кушаками -
прохаживались за воротами, готовые помочь с лошадьми и грузом,
указать, куда ставить коней, откуда поить и чем кормить, где отдыхать
самим путникам.
Всадники из вежливости спешились за воротами. Двое отдали поводья
товарищам, под уздцы завели на двор цуг, волочащий похожее на походный
дом сооружение, и остановили его аккурат возле самых ступеней. Наверху
распахнулась дверь, на крыльцо вышел дожидавшийся этого момента в
прихожей Андрей.
Глупо, конечно: князь - а, словно пацаненок, у замочной скважины
вынужден караулить. Да ничего не поделать, такой уж в здешнем мире
этикет. Рано выйдешь - свое достоинство уронишь. Поздно - гостю обида.
Вот и приходится подгадывать так, чтобы на разных концах лестницы
одновременно с ним оказаться.
Развернув плечи и выставив еще совсем короткую бородку, князь
Сакульский замер: в правой руке - посох, на плечах - песцовая
московская шуба, на голове - высокая бобровая шапка. Прямо Дед Мороз,
а не человек.
Из раскрытой дверцы возка тем временем опустилась на дорожку одна
нога, другая. Подхваченный холопами под руки, наружу выбрался боярин,
одетый всего лишь в шитую золотом и самоцветами ферязь, в меховой
остроконечной шапочке и - большущих безразмерных валенках. Гость
поднял голову… И Андрей, прислонив посох к столбу, стремглав слетел по
ступеням, забыв про церемонности шестнадцатого века:
- Юрий Семенович! Дядюшка! Боже мой, какими судьбами? Как я рад
тебя видеть! Пошли вон, - небрежно отстранил князь чужих холопов и
подставил князю Друцкому свое плечо. - Сколько же мы не виделись? Год?
Два?
- Дядюшка, дорогой!
Этикет перепутался окончательно. Полина, не дожидаясь приглашения
мужа, сама вышла с ковшом горячего, дышащего пряным паром сбитеня,
увидела того, кто с детства заменял ей отца, и тоже, забывшись,
сбежала к гостю вниз. А теперь не знала, куда деть угощение. К
счастью, князь Друцкий не стал дожидаться приглашения, сам забрал у
нее корец и быстро осушил, с наслаждением крякнув:
- Эх, соскучился по домашнему! Хорошо… - Он отер бородку, сунул
пустую посудину ближнему холопу, обнял Полину и крепко в обе щеки
расцеловал: - Здравствуй, доченька. Ой, да до тебя и не дотянуться.
Никак опять на сносях?
- Сына к лету ждем, дядюшка. Ой, да что же мы тут стоим? В дом, в
дом пойдемте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14