– К чему пану сапёры?
– Да вот взяли они моду перед уходом минировать лучшие дома. Аль не слыхали? Ну как же, дело известное, замуруют куда-нибудь в фундамент адскую машину, а то и две и уедут. Их уж и следа нет, а часики себе тик-так, тик-так, а по прошествии времени она, бомбочка-то, как ахнет – дом-то и прости-прощай, только его и видали!.. Им чужого разве жалко! А я этот дом для себя, для наследников своих возводил на долгие века…
Выслушав перевод, офицер сразу заторопился. Перепрыгивая через две ступеньки, он и его спутники выскакивают из подвала, почти бегом минуют анфиладу пустых комнат. Митрофан Ильич, усмехаясь, плетётся сзади.
Нет, Волкова не ушла. Она сидела на подоконнике и жестами что-то объясняла кому-то на улице, должно быть солдату, караулившему подъезд. Сердце старика дрогнуло. Мешок лежал на прежнем месте и даже, как ему показалось, стал больше размерами.
Офицер козырнул Мусе, торопливо осмотрел комнату и указал солдату на пишущую машинку. Тот схватил её и понёс. Девушка, мгновение назад кокетливо улыбавшаяся, соскочила с окна и бросилась к солдату. Немцы остановились.
– Эта вещь принадлежит фрейлен? – спросил офицер.
– Нет, нет, что вы, это не моя машинка, я не могу её отдать! Понимаете вы, она не моя, учрежденческая! – всполошенно кричала Муся и тянула машинку к себе что было сил.
Офицер удивлённо поднял брови:
– Так почему же фрейлен защищает чужую машинку? Всё здесь, – он обвёл рукой вокруг себя, – трофеи великой армии фюрера…
– Отдай, дурак! – крикнула Муся, не выпуская машинки.
Солдат, у которого от ярости уши покраснели до свекольного цвета, старался оторвать руки девушки от своей добычи, но она держала цепко и все норовила ударить его ногой.
– Ваше благородие, Христом-богом прощу, пришлите вы поскорей сапёров! – отчаянно выкрикнул Митрофан Ильич. – Ведь вот-вот взлетит мой дом на воздух! Бух – и всё!
Офицер исчез в двери. Солдат вырвал наконец машинку и, оттолкнув девушку, следом за переводчиком выскочил из комнаты. Девушка рухнула на пол, но сейчас же вскочила, высунулась по пояс в окно и яростно затрясла кулачками. Митрофан Ильич силой оттащил её от подоконника. Муся осмотрела свои посиневшие пальцы, подула на них и вдруг заплакала обильными сердитыми слезами.
– Ну что ты! Ну не надо… Важное дело – машинка! Ведь мы ж сокровища сохранили.
Девушка вскочила и царапнула старика возмущённым взглядом:
– Это ж лучшая машинка в учреждении! Как вы это не понимаете! Я за неё отвечаю… «Трофеи армии фюрера»! Ах, мерзавцы!..
Девушка брезгливо вытирала о платье руку, которую пожал офицер. Она тёрла её с таким усердием, точно хотела содрать кожу. Глядя на неё, маленькую и сердитую, на лицо её, красное и мокрое от слез, Митрофан Ильич улыбнулся в первый раз за все дни войны.
– Если бы я ещё верил в бога, я сказал бы, что само провидение оставило мне тебя в помощники, Муся, – сказал он, впервые назвав сотрудницу по имени.
Девушка удивлённо взглянула на него. Никогда прежде он не называл её так. На ресницах у неё все ещё поблескивали слезинки, но она тоже улыбнулась.
– Есть время болтать о чудесах! Берите мешок. Не может же любящий гроссфатер из бывших лишенцев допустить, чтобы его маленькая внучка таскала такие тяжести.
Девушка без труда вскинула себе на плечи узел с вещами.
– Здорово я их поймала на старого буржуя, а? Дурни, поверили! Я думала, они хоть хитрые, а они… – Она многозначительно постучала костяшками пальцев о подоконник.
– Они нас своей фашистской меркой мерят, Мусенька, – ответил Митрофан Ильич. – Врали про нас чорт те что и сами тому вранью поверили. Она ещё, ложь-то эта, им, ох, как горько отрыгнется!
Он взвалил на себя мешок с ценностями. Лицо его вдруг изобразило удивление. Его спина и локоть ясно ощутили шершавые куски торфа.
– Чего вы удивляетесь, товарищ гроссфатер? Не может же в таком скверном мешке быть золото. Я обложила ценности торфом, на случай если они туда нос сунут, – пояснила девушка и заторопила: – Мы пойдём чёрным ходом, потом через дырку в заборе во двор клуба пищевиков, а оттуда на Урицкую и на бульвар… Мы так девчонками на танцы без билета к пищевикам лазили. Очень удобно.
Она пошла вперёд, показывая дорогу через пустые дворы.
Со стороны станции продолжала доноситься канонада; она как будто даже усилилась.
Город, окутанный дымом, был мертвенно пуст.

3

И точно сам мир уже изменился. Близость человека не радовала. Она настораживала и пугала. Едва заслышав звук приближающихся шагов, спутники спешили свернуть в первую попавшуюся подворотню. Встречные, очевидно, переживали то же и торопились исчезнуть в дымной мгле. Казалось, этот древний русский город, упоминающийся в старинных летописях, вдруг за несколько минут превратился в глухую пустыню. Приходилось держаться настороже и не только ступать, но и дышать как можно тише.
Так, никого не встретив, но поминутно натыкаясь на брошенные посреди улицы домашние вещи, спутники миновали несколько центральных кварталов. Улица вывела к бульвару, пересекавшему их путь.
Когда открылся их взору бульвар, Митрофан Ильич и Муся застыли, инстинктивно прижавшись к стене дома. Не сразу поняли они даже, что же здесь, собственно, произошло. Тенистые курчавые тополя, сомкнутые кроны которых ещё утром вздымались над серединой бульвара, образуя собой две пышные зеленые гряды, теперь валялись на земле. Среди поверженных деревьев с блестящей, ещё не успевшей завять листвой возились чужие сапёры. Одни пилили, обрубали сучья, тесали бревна; другие копали продолговатые ямы; третьи облицовывали брустверы окопных ровиков кирпичом, который солдаты выбрасывали из окон ближайших домов, разбивая для этого, очевидно, печки в квартирах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27