Взгляд девушки упал на старые, прочные туристские башмаки на толстых подошвах с большими бульдожьими носами. Чинно, парочкой они стояли возле. И сразу жгучая боль в исцарапанных, исколотых ногах напомнила о себе. Стараясь не шуметь, Муся высвободила руку из-под куртки и потрогала ботинки. Как вчера, шагая по корням и шишкам, она жалела, что так глупо отбросила их! Откуда же они взялись здесь? Мелькнула догадка: Митрофан Ильич! Это он, должно быть, и отвёл её, сонную, в шалаш, его куртка укрывает её, его рука заботливо сунула в каждый ботинок по чистенькой портянке. Ай да Митрофан Ильич! Чудный, в сущности, старикан, зря она на него вчера сердилась.
Почувствовав прилив энергии, Муся вскочила так, что даже легонько ударилась головой о верхнюю жердь, потянулась до хруста в суставах, стряхнула с себя хвою, соринки, аккуратно сложила куртку, оправила смятое платье, прибрала волосы и, тщательно обув исколотые ноги, вылезла на волю.
Солнечные лучи, розовыми искрящимися снопами пробивавшиеся меж древесных стволов, ударили ей в глаза. Ярким светом заливали они влажную седоватую луговину, остро посверкивали в крупных каплях росы, прятавшейся в зелёных горсточках листьев. На площадке перед шалашами горел невысокий жаркий костёр. Закоптелый, видавший виды котелок висел над ним на обожжённых козёлках. Голубоватый, подёрнутый серым пеплом жар источал аппетитный запах печёной картошки.
Возле костра спиной к Мусе сидел Митрофан Ильич. Весь понурившийся, устало опустив плечи, он молча следил за тем, как, потрескивая, подвывая, бледное жаркое пламя со свистом пожирает сушняк и хвою. Рядом со стариком лежали оба рюкзака. Под ногой девушки хрустнул сучок. Старик вздрогнул и схватился за мешки, точно хотел их прикрыть своим телом.
– Ты?.. Я испугался, – сказал он с облегчением и боязливо оглянулся кругом. – Долго сны смотришь, голубушка. Пора. Почайпием вот скоренько, да и в путь.
Заметив на ногах у девушки злополучные ботинки, он усмехнулся уголком губ:
– И правильно, дорога не близкая. Чу! Канонада-то уж еле слышна.
Под свежим утренним ветерком мелодично звенели вершины сосен; шелестели осинки, встряхивая жёсткой листвой; тихо журчали, стелясь по ветру, длинные космы плакучих берёз. Где-то очень далеко задумчиво куковала кукушка. Но никакой канонады Муся не услышала. Только раз между двумя порывами ветра до её ушей прорвался сквозь лесные звуки едва различимый раскатистый гул, будто где-то вдалеке шёл по мосту поезд. Неужели это и есть гром пушек?
– В тихую погоду канонада слышна вёрст за двадцать, понимаешь? – Митрофан Ильич вздохнул. Бледное лицо его, густо покрытое неопрятной седой щетиной, было озабоченно и печально. – Ну, ничего, догоним… И ещё вот что: учись хозяйничать в лесу. Пригодится.
Пока они пили из складных охотничьих алюминиевых стаканчиков чай, припахивающий дымком, пока с аппетитом уничтожали печёную, с ароматной, чуть подгоревшей коркой картошку, обильно сдабривая её крупной солью, Митрофан Ильич изложил свой план выхода с оккупированной территории.
Судя по тому, как далеко продвинулся за ночь фронт, врагу удалось, по-видимому, совершить где-то большой танковый прорыв. Спутники за одни сутки оказались, таким образом, в тылу немецкой армии. Теперь они должны были как можно быстрее двигаться на восток, вслед за отходящими войсками, идти лесами, болотами, глухими просёлками, целиной, избегая большаков и проезжих дорог, обходя населённые пункты, уклоняясь от встреч с людьми.
Этот план показался Мусе неверным в самой своей основе: «Избегать большаков – ну, это правильно: по большакам наступает вражеская армия. Но обходить стороной деревни и всю дорогу идти одним – с какой стати! Вот новость! Прятаться от своих?..»
Митрофан Ильич с неудовольствием посмотрел на спутницу:
– Ну как ты не понимаешь простой вещи! Одним, именно одним идти, абсолютно одним. И никуда не заходить, да! Конечно, труднее, но что сделаешь? Ведь с нами такие ценности! Я как вспомню, что этот фашист стоял рядом с мешком, чуть сапогом его не касался, – у меня волосы на затылке шевелятся…
Муся даже на ноги вскочила от досады:
– Хорошенькое дело! Мы должны поскорее своих догнать, вот это я знаю… Чтобы из-за какого-то золота я стала терять столько времени? Очень нужно!
Старик тоже вскочил:
– Именно, именно очень нужно! Наш долг – донести, сохранить все до последней золотинки. Мы не имеем права… слышишь, не смеем допускать ни одного процента риска!
И тут, на первом привале, между ними возник спор, сразу же обнаруживший глубокое расхождение во взглядах на сокровища.
Митрофан Ильич готов был, если потребуется, сложить голову, но пронести в целости и сохранности это очутившееся у них в руках государственное добро. Муся же искренне недоумевала: для чего, спасая драгоценности, они должны заведомо удлинять и затруднять свой путь, чураться людей, идти какими-то звериными тропами, рисковать жизнью?
– Из-за золота блуждать по лесам! Вот чепуха, вот чушь! – возмущалась девушка.
Конечно, и она не оставила бы врагу драгоценную ношу. Но теперь, когда сокровища благополучно унесены из оккупированного фашистами города, их можно отлично закопать здесь, в лесу, в глухом месте, и, освободившись, налегке пробираться к своим. Прогонят оккупантов, кончится война, тогда можно будет откопать все это и сдать куда следует. Просто и никакой возни. Через два-три дня они догонят Советскую Армию, перейдут фронт. Все это казалось девушке ясным и непреложным, и она совершённо искренне не понимала, почему её проект, такой деловой и, как ей кажется, разумный, вызывает у спутника гнев и даже ужас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27