Лишь только любовь из головы не идет, и то, что
У других называется жизнью. Пение
С точностью, к тому же такою, что звуки устремляются вверх
По прямой из колодца тусклой луны,
В раздоры вступая с желтой купавой,
С цветами, что растут по карьерам,
Пеленает в различие вес каждой вещи.
Однако этого мало,
чтобы попросту петь. И что Орфей понимал безусловно,
Не озабоченный слишком даром небес,
После того как Менады, ополоумев от музыки,
Его разодрали на части-вот, что музыка сделала с ними-
Есть мнение, будто это случилось по вине
его отношения к Эвридике.
Как знать, возможно пристало музыке быть терпеливей
К тому, как уходит она иллюстрацией жизни, к тому, как ты
Не можешь вычленить ноты, сказав, что она хороша, или плоха.
Ты вынужден ждать, покуда не кончится.
Конец делу венец означает к тому же, что эта картина
Ошибочна. Поскольку, несмотря на то, что память сезонов,
Тает, к примеру, на снимке мгновенном, и невозможно сокрыть,
Сохранить тот завязнувший миг. Все так же течет и струится:
Изображение потока, сценарий, хотя и живой, но все же
Предсмертный, а по нему наносится отвлеченное действие
Прямыми, простыми мазками. И желать большего,
Нежели есть-значит стать тростником, несомым стремниной,
Повисшей травой, заплетенной в него, но участие в действии
Не более, чем это. А затем в небе горчичном, склоненном
Пырей электрический проявляется нежно, взрываясь потом
Ливнем пастельно сияющих искр. Лошади;
Каждая, словно дробь истины, вопреки тому
Что волен сказать: здесь я белой вороной
И со мной ничего не случится, хотя мне понятен птичий язык,
И тропы огней, грозою уловленных, мне очевидны.
В музыке распря их смерти так же легка, как движенье
Деревьев по ветру, после летней грозы, и что происходит
Как и сейчас, день за днем в тенистых кустах,
Чьи кружева берега пеленают.
Как поздно предаваться сожаленью об этом, пускай даже
Зная, что слишком поздно всегда сожалеть, слишком поздно!
На что Орфей, голубоватое облако со снежной каймой,
Отвечает, что никакое не сожаление это,
Просто прилежное, будто мы в школе, расположение фактов,
Запись галькой направленья пути.
И не важно, как исчезли они,
Или попали туда, в продолженье, теперь они
Не материал для поэзии. Ее предмет мало что значит,
Находясь беспомощно здесь,
когда стихотворение проносится мимо,
Пылающий хвост, комета дурного знамения, сулящая ненависть,
Разрушенья, но столь обращенная внутрь, что
Значение, хорошее, или какое, никогда не станет известным.
Певец размышляет вполне конструктивно,
Этап за этапом возводя свою песнь
Подобно строительству небоскреба, однако в последний момент
Уклоняясь. Песня мгновением впитана тьмы,
А ей надлежит в свой черед тьмой затопить континент,
Ибо незряча. Певец затем должен покинуть пределы
Зрения, даже не скинув злое бремя речения. Звездность
дается немногим, и приходит много позднее,
Когда записи этих людей вместе с их жизнью
Микрофильмами исчезают в библиотеках,
Иные попрежнему питают к ним интерес: А как насчет
Имярек? -иногда можно услышать. Но недоступны они,
Словно лежащие льды, покуда хор произвольный
Ведет речь о событии совершенно ином, носящем однако
Такое же имя,
В повествовании которого слоги сокрыты того,
Что случилось задолго
Летом какимто, в какомто заброшенном городишке.


Забытый секс
Так снесены были старые хоромы кинотеатров,
Выдраны трамвайные рельсы, раздвинуты улицы.
Древесноветвистые фонари также исчезли.

Тем, кто после здесь проживал, известна была
История о руках разлученных и увлеченьях минувших,
Которая уходила по большей части своей нерассказанной,
Когда бы не ктото,
Кто однажды навестил старый район,
И об этом потом станут судачить, дневное пространство,
Как это в полдень случилось,
Поскольку ни записи, ни свидетельств возникнуть тут не могло,
По причине крутых перемен, чьи времена наступали. И впрямь,
Если даже окончен рассказ и тень его исчезает,
Дважды рассказанный не будет рассказан опять,
Покуда прошлое детям не доведется копнуть у крыльца,
Или же под кустом на задворках: Что это?
И придется сказать, ты будешь обязан сказать,
Что неимоверная природа этих вещей обладала когдато лицом,
Что у нее были ноги, как у людей, и что однажды она
Выломилась из скорлупы, как то часто бывает,
Превращая ответы в заурядную ложь, тщеславие юности,
В завиток уже бывшего,
В прихоть, причуду ветхого интереса, которого
День никогда не признает, если хотим заступить ограждение полдня,
Или к вечеру ближе достичь голых вершин.

Несомненно, мы под защитой, конечно, ктото из нас
Часто бьется над тем, как бы в страницу клякса не въелась навечно,
Бесспорно, все мы похожи, зная друг друга с раннего детства,
Неважно, хорошо это, или же плохо. Но несомненно одно:
каждый день
мы съедаем свой завтрак, гадим, ставим чай на плиту,
В многократном изменении темы, сдвигая изначальную предпосылку
К неутолимому зуду, поглотившему нас.
И когда приходится возвращаться с прогулки, мы ожидаем увидеть
Магически преображенную мебель, чтобы дать ход
Сокращенным, перелицованным планам.
Никто не обеспокоит вопросом себя, за исключеньем, пожалуй,
Кота в сапогах, и это в итоге еще одна предпосылка:
Попробуй, ведь мало что может пыль рассказать
На фоне пыльного цвета; пора начинать
И время пора обретать , как бы его ни хватало,
Минуя соседей, на закате продолжающих свару,
Однажды ты убедил их, что ты бросил игру
И потому смысла передергивать нет.
Когда принцесса приходит
С тобой повидаться в предисловии правдоподобном вполне,
Ты узнаёшь, что подземный ручей, не стоявший на месте,-
Поверхность и сцена тому, что должно наступить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12