Я не раз ему говорил: «Деннис, Христа ради, мне достаточно снять трубку». Но брательник и слышать ничего об этом не хотел.Он раздавил в пепельнице сигарету.— И все-таки поехал туда, глупый малый, — продолжал он. — Там ему и отстрелили задницу!Мы помолчали. В какое-то мгновение мне показалось, что комната наполнилась тенями умерших — Денниса, Эдди, родителей Баллу и моих близких, — тех, кто ушел, но пока еще не преодолел весь путь, ведущий в Небытие. Поверни я быстро голову, подумалось мне, наверное, смог бы увидеть тетушку Пег, мать и отца.— Деннис был добряком, — снова обратился ко мне Баллу. — Может, потому и уехал, что хотел испытать свой характер на прочность, которой в нем не было. Он был другом Эдди, и тот заходил сюда, чтобы подменить его, когда требовалось. Потом, после гибели Денниса, он тоже часто заглядывал. Но я никогда не мог предложить ему настоящую работу.— Он мне рассказывал, что однажды видел, как ты бейсбольной битой забил человека до смерти.Баллу поднял на меня глаза. В них промелькнуло удивление. Мне трудно было понять, что больше изумило его — болтливость Эдди или моя дерзость. Он произнес:— Значит, он тебе и об этом рассказывал?— По его словам, это произошло в подвале, где-то поблизости. Ты будто бы привязал какого-то парня к столбу бельевой веревкой, а потом забил бейсбольной битой до смерти.— Кто же это был?— Он мне не сообщил.— А когда это произошло?— Несколько лет назад. Он не уточнял.— И что же — он при этом присутствовал?— Так он, во всяком случае, утверждал.— А ты не думаешь, что он высосал эту историю из пальца?Баллу поднял стакан, но не отхлебнул, а продолжал держать его в руке.— Вообще-то историей этот рассказ и назвать-то нельзя. Один человек избивает другого бейсбольной битой. Это отвратительно, ну и что из того? Такую историю не расскажешь за ужином, — в ней нет ничего интересного.— Пару лет назад случилось и кое-что поувлекательнее.— Да ну?..— Помню, как-то исчез парень. Фамилия его была Фарелли.— Падди Фарелли, — подтвердил он. — Трудно с ним было ладить.— Поговаривали, что он доставлял тебе неприятности, а потом внезапно исчез.— Неужели?— Еще рассказывали, что ты заходил едва ли не во все салуны на Девятой и Десятой авеню с сумкой для боулинга. В ней лежала голова Фарелли, и ты показывал ее всем желающим...Он хлебнул виски.— Чего только не сбрехнут! — усмехнулся Баллу.— Может, и Эдди заглядывал в твою сумку?Баллу посмотрел на меня. Рядом никого не было. Бармен передвинулся в противоположный угол, а мужчина, только что сидевший со стаканом поблизости, вышел.— Здесь чертовски жарко, — сказал Микки. — И что это ты паришься в пиджаке?На нем был твидовый, гораздо плотнее моего пиджак.— Мне совсем не жарко, — возразил я.— Сними!Взглянув на него, я понял, что лучше не спорить. Снял пиджак и повесил его на спинку стула, стоявшего рядом.— Рубашку тоже, — потребовал он.Я снял рубашку, а затем и майку.— Молодец! — похвалил Баллу. — А теперь оденься, пока не простудился. Сам понимаешь, приходится осторожничать. А то ведь как бывает: заходит какой-нибудь сукин сын, начинает разговор о старых, добрых временах, и, не успеваешь опомниться, как он все уже записал на пленку. Оказывается, он прихватил с собой магнитофон. Так что там болтали о голове Падди Фарелли?.. Знаешь, отец моей матери был выходцем из Слиго, и он часто говаривал, что труднее всего на свете найти в Дублине человека, который во время Пасхального восстания не захватывал бы Центральный почтамт. Интересно, что только двенадцать смельчаков ворвались в здание, смеялся он, а вышло оттуда, если верить россказням, — тридцать тысяч. Вот так же трудно найти на Десятой авеню сукиного сына, который бы не видел, как я показывал в каждом салуне окровавленную голову несчастного Фарелли.— Ты хочешь сказать, этого вообще не было?— Ох, Иисусе! — воскликнул он. — Какая разница? Может, я вообще не открывал эту чертову сумку для боулинга? А может, все, что там было, — так это шар для игры!.. Кто же не любит анекдотов? Их обожают слушать, а еще больше — рассказывать. А как приятно пробирает холодок внутри, когда сообщаешь приятелю что-то в этом роде! Самые отъявленные трепачи — ирландцы, особенно в этом треклятом районе.Допив, он поставил стакан на стойку.— Почва здесь благодатная для таких историй. Брось зерно, и оно даст бурные всходы, словно бурьян.— Так что же случилось с Фарелли?— Откуда мне знать!.. Может, он сейчас где-нибудь на Таити хлещет кокосовое молоко и занимается любовью с шоколадными милашками. Разве его тело кто-то нашел? А его чертову голову?— А Эдди? Что все-таки он знал? Чего и кого опасался?— Да ничего. Ни черта он не знал! Для меня, во всяком случае, он опасности не представлял. И меня ему бояться было нечего.— Но о ком-то он мог знать что-то важное?— Не представляю, кто бы это мог быть. Чем он вообще занимался? Ну, воровал по мелочам. Вместе с одной шайкой унес меха с чердака на Двадцать седьмой улице. Пожалуй, это — самое крупное дело, в котором он был замешан. И пока оно не пованивает. Да у них там все было подстроено: владелец сам вручил им ключ. Ему нужно было получить страховку. К тому же произошло это давным-давно. Для кого же Эдди представлял опасность? Иисусе, да разве он не сам повесился? Может, он был угрозой для себя самого? * * * Было в его словах что-то такое, что заставило меня поверить ему. Мне внезапно показалось, что какая-то нить протянулась между нами. Он тоже это почувствовал. Несколько минут мы молчали. Об Эдди вроде бы все было сказано. Потом он вспомнил о своем брате Деннисе, о том, как в детстве взял на себя вину за совершенный им проступок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71