— Константин-человек хороший друг. — Она подняла лицо, повинуясь его прикосновению, устремила взгляд в странную маску, наводившую на нее жуть. — Любить хороший человеки. Низовики хорошо работать, хорошо работать Константин. Давать ты дары. Нет уходить больше.
Константин понимал, что она имеет в виду. Хиза на своей шкуре узнали, каково живется под Лукасами. На базе низовики говорили между собой, что для Константинов надо постараться, что Константины всегда были хорошими людьми и дарили больше, чем низовики могли дать взамен.
— Какое у тебя имя? — спросил он, погладив ее по щеке. — Как нам тебя называть?
Она вдруг ухмыльнулась, согретая его теплом, и погладила свой гладкий мех, которым гордилась, хоть сейчас он и пропитался влагой.
— Человеки звать я Атласка. — Она засмеялась, потому что на самом деле ее звали иначе, а это имя ей дал Беннет — за предмет ее гордости, яркий клочок красной материи, который она заносила до дыр, но которым дорожила не меньше, чем всеми дарами-духами.
— Ты вернешься к нам? — спросил он, имея в виду лагерь людей. — Я бы хотел с тобой поговорить.
Это сулило его расположение, и она едва не поддалась соблазну, но, вспомнив о долге, отстранилась и сложила руки на груди, удрученная потерей Джасинта.
— Я сидеть, — сказала она.
— С Беннетом?
— Делать так, он-дух глядеть небо. — Она указала на дух-палку и произнесла то, о чем хиза никогда не говорили с людьми: — Глядеть он-дом.
— Приходи завтра, — предложил Константин. — Мне надо потолковать с хиза.
Запрокинув голову, она посмотрела на него в изумлении. Не многие люди называли туземцев этим именем.
— Привести другие?
— Всех старейшин, если они согласятся… На Верхней нужны хиза — хорошие руки, хорошая работа. Нам надо торговать с Нижней, нам надо место для людей.
Она протянула руку к холмам и равнине, простиравшейся в бесконечность.
— Там место.
— Я хочу, чтобы это сказали Старые.
Она рассмеялась.
— Ты говорить духи-вещи. Я-Атласка, я они давать, Константин-человек. Я давать, ты брать, все торговать, много хорошие вещи, все хорошо.
— Приходи завтра, — повторил он и отошел. Непривычно высокая фигура под косым дождем… Атласка — Там-Утса-Питан сидела на корточках, позволяя дождю хлестать по ее сгорбленной спине, и глядела на могилу, на которой пузырились лужицы.
Она ждала. Наконец пришли остальные, не успевшие привыкнуть к людям. Среди них был Далют-Хоз-Ми, не разделявший ее восхищения людьми, но тоже любивший Беннета.
Люди бывают разные — это хиза усвоили хорошо.
Атласка прижалась к Далют-Хоз-Ми — Солнце-Сияет-Сквозь-Облака, — и он, глубоко тронутый этим жестом, принялся раскладывать перед ней на циновке дары… Так полагалось делать весной — сейчас была зима.
— На Верхней нужны хиза, — сказала Атласка. — Я хочу увидеть Верхнюю. Хочу…
Она давно мечтала об этом, с тех пор как услышала от Беннета о существовании Верхней. Из того мира пришли Константины (и Лукасы, но о них хиза старалась не думать, представляя Верхнюю такой же яркой, наполненной дарами и другими хорошими вещами, как все корабли, прилетавшие с нее). Беннет описывал им «просторное металлическое место, протянувшее руки к Солнцу, пьющее его силу». Из этого места быстрее, чем ходят великаны, быстрее, чем хиза способны вообразить, прилетают корабли. Все вещи плывут оттуда и туда… А теперь Беннета не стало, зато благодаря ему в жизни Атласки появилось Время под Солнцем.
— Зачем ты мне это говоришь? — спросил Далют-Хоз-Ми.
— Моя весна будет там, на Верхней.
Он прижался плотнее, обнял ее рукой. Она ощущала его тепло.
— Я с тобой, — сказал он.
Это было жестоко, но она страстно мечтала о первом путешествии, а он страстно мечтал о ней. Седая зима истаивала, они уже думали о весне, о теплых ветрах и разрывах в покрове облаков. И Беннет в холодной могиле рассмеялся, наверное, своим странным человеческим смехом и пожелал им счастья.
Хиза всегда путешествовали по весне.

2. ПЕЛЛ: ПЯТЫЙ ЯРУС СИНЕЙ СЕКЦИИ: 28.5.52
Обед снова остыл, все опоздали, измученные перипетиями минувшего дня. Новые беженцы, еще больше неразберихи… Поймав себя на угрюмом молчании, Дэймон оторвал глаза от тарелки. Элен тоже безмолвствовала. Это его встревожило, и он протянул руку над столом, чтобы положить ее на кисть Элен, неподвижно лежавшую около тарелки. Кисть повернулась ладонью вверх и приподнялась, чтобы переплестись с его пальцами. Элен выглядела уставшей не меньше мужа. Она слишком много работала, и не только сегодня. Труд — своего рода лекарство от тоски: позволяет забыться. Она ни разу не завела речи об «Эстели», она вообще мало говорила. «Может быть, — предположил Дэймон, — у нее столько забот, что не до разговоров?»
— Сегодня я видел Толли, — хрипло произнес он, пытаясь нарушить молчание, пытаясь отвлечь жену, сколь бы ни была мрачна затронутая тема. — Он выглядит… спокойным. Никакой боли. Абсолютно никакой.
Ее пальцы сжались.
— Значит, ты поступил правильно.
— Не знаю. И вряд ли узнаю когда-нибудь. Он сам просил.
— Он сам просил, — словно эхо, повторила она. — Ты изо всех сил старался не допустить ошибки. Больше от тебя ничего не зависит.
— Я люблю тебя.
Губы Элен задрожали, и она слегка улыбнулась.
— Элен.
Она убрала руку.
— Как ты думаешь, Пелл останется нашим?
— Ты боишься? — спросил он.
— Боюсь, что ты в это не веришь.
— Почему ты так думаешь?
— На то есть причины, но вряд ли ты захочешь их обсуждать.
— Не надо говорить загадками, я никогда не был в них силен.
— Я хочу ребенка. Мой испытательный срок закончился. Надеюсь, ты не передумал?
У него запылали щеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164