Доктор
Какая пилюля? Я не собираюсь давать ему пилюлю.

Ермолаев
Но вы же сами только только что сказали, что собираетесь дать ему пилюлю.

Доктор
Нет, нет, вы ошибаетесь. Про пилюлю я не говорил.

Ермолаев
Ну уж извините, я-то слышал, как вы сказали про пилюлю.

Доктор
Нет.

Ермолаев
Что нет?

Доктор
Не говорил!

Ермолаев
Кто не говорил?

Доктор
Вы не говорили.

Ермолаев
Чего я не говорил?

Доктор
Вы, по-моему, чего-то недоговариваете.

Ермолаев
Я ничего не понимаю. Чего я недоговариваю?

Доктор
Ваша речь очень типична. Вы проглатываете слова, недоговариваете начатой мысли, торопитесь и заикаетесь.

Ермолаев
Когда же я заикался? Я говорю довольно гладко.

Доктор
Вот в этом-то и есть ваша ошибка. Видите? Вы даже от напряжения начинаете покрываться красными пятнами. У вас ещё не похолодели руки?

Ермолаев
Нет. А что?

Доктор
Так. Это мое предположение. Мне кажется, вам уже тяжело дышать. Лучше сядьте, а то вы можете упасть. Ну вот. Теперь вы отдохните.

Ермолаев
Да зачем же это?

Доктор
Тсс. Не напрягайте голосовых связок. Сейчас я вам постараюсь облегчить вашу участь.

Ермолаев
Доктор! Вы меня пугаете.

Доктор
Дружочек милый! Я хочу вам помочь. Вот возьмите это. Глотайте.

Ермолаев
Ой! Фу! Какой сладкий отвратительный вкус! Что это вы мне дали?

Доктор
Ничего, ничего. Успокойтесь. Это средство верное.

Ермолаев
Мне жарко и все кажется зеленого цвета.

Доктор
Да, да, да, дружочек милый, сейчас вы умрете.

Ермолаев
Что вы говорите? Доктор! Ой, не могу! Доктор! Что вы мне дали? Ой, доктор!

Доктор
Вы проглотили исследоватескую пилюлю.

Ермолаев
Спасите. Ой. Спасите. Ой. Дайте дышать. Ой. Спас… Ой. Дышать…

Доктор
Замолчал. И не дышит. Значит, уже умер. Умер, не найдя на земле ответов на свои вопросы. Да, мы, врачи, должны всесторонне исследовать явление смерти.

21 июня 1937 года
Даниил Иванович Хармс


Отец и дочь

Было у Наташи две конфеты. Потом она одну конфету съела, и осталась одна конфета. Наташа положила конфету перею собой на стол и заплакала.
Вдруг смотрит – лежит перед ней на столе опять две конфеты.
Наташа съела одну конфету и опять заплакала.
Наташа плачет, а сама одним глазом на стол смотрит, не появилась ли вторая конфета. Но вторая конфета не появлялась.
Наташа перестала плакать и стала петь. Пела, пела и вдруг умерла.
Пришел Наташин папа, взял Наташу и отнес ее к управдому.
– Вот,– говорит Наташин папа,– засвидетельствуйте смерть.
Управдом подул на печать и приложил ее к Наташиному лбу.
– Спасибо,– сказал Наташин папа и понес Наташу на кладбище.
А на кладбище был сторож Матвей, он всегда сидел у ворот и никого на кладбище не пускал, так что покойников приходилось хоронить прямо на улице.
Похоронил папа Наташу на улице, снял шапку, положил ее на том месте, где зарыл Наташу, и пошел домой.
Пришел домой, а Наташа уже дома сидит. Как так? Да очень просто: вылезла из-под земли и домой прибежала.
Вот так штука! Папа так растерялся, что упал и умер.
Позвала Наташа управдома и говорит:
– Засвидетельстуйте смерть.
Управдом подул на печать и приложил ее к листку бумаги, а потом на этом же листке бумаги написал: «Сим удостоверяется, что такой-то действительно умер».
Взяла Наташа бумажку и понесла ее на кладбище хоронить. А сторож Матвей говорит Наташе:
– Ни за что не пущу.
Наташа говорит:
– Мне бы только эту бумажку похоронить.
А сторож говорит:
– Лучше не проси.
Зарыла Наташа бумажку на улице, положила на то место, где зарыла бумажку, свои носочки и пошла домой.
Приходит домой, а папа уже дома сидит и сам с собой на маленьком бильярдике с металлическими шарикамми играет.
Наташа удивилась, но ничего не сказала и пошла к себе в комнату расти.
Росла, росла и через четыре года стала взрослой барышней. А Наташин папа состарился и согнулся. Но оба как вспомнят, как они друг друга за покойников приняли, так повалятся на диван и смеются. Другой раз минут двадцать смеются.
А соседи, как услышат смех, так сразу одеваются и в кинематограф уходят. А один раз ушли, так и больше не вернулись. Кажется, под автомобиль попали.

1 сентября 1936 года
Даниил Иванович Хармс


* * *

– Пейте уксус, господа,– сказал Шуев.
Ему никто ничего не ответил.
– Господа!– крикнул Шуев.– Я предлагаю вам выпить уксусу!
С кресла поднялся Макаронов и сказал:
– Я приветствую мысль Шуева. Давайте пить уксус.
Растопякин сказал:
– Я не буду пить уксуса.
Тут наступило молчание, и все начали смотреть на Шуева. Шуев сидел с каменным лицом. Было неясно, что думает он.
Прошло минуты три. Сучков кашлянул в кулак. Рывин почесал рот. Калтаев поправил свой галстук. Макаронов подвигал ушами и носом. А Растопякин, откинувшись на спинку кресла, смотрел как бы равнодушно в камин.
Прошло ещё минут семь или восемь.
Рывин встал и на цыпочках вышел из комнаты.
Калтаев посмотрел ему вслед.
Когда дверь за Рывиным закрылась, Шуев сказал:
– Так. Бунтовщик ушел. К чорту бунтовщика!
Все с удивлением переглянулись, а Растопякин поднял голову и уставился на Шуева.
Шуев строго сказал:
– Кто бунтует,– тот негодяй!
Сучков осторожно, под столом, пожал плечами.
– Я за то, чтобы пить уксус,– негромко сказал Макаронов и выжидательно посмотрел на Шуева.
Растопякин икнул и, смутившись, покраснел как девица.
– Смерть бунтовщикам! – крикнул Сучков, оскалив свои черноватые зубы.

19 … год
Даниил Иванович Хармс


Лекция

Пушков сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64