но напряжено тело ее было по-прежнему, и слышно, как прерывисто бабушка дышит. Мы тоже задышали опять, переглянулись.
-- Мы его совсем не застрелили! -- шепнул я. -- Мы никого не застрелили вовсе!
И снова тело бабушки сказало нам, что он вошел; но теперь я почти зримо ощутил, как смотрит он на бабушкино платье, прикрывающее нас. Он поблагодарил ее за молоко, назвал себя, свой полк.
-- Возможно, это и к лучшему, что у вас нет внуков, -- сказал он. -- Ведь вы, несомненно, желаете себе спокойной жизни. У меня у самого трое мальчиков. А дедом я еще не успел стать. -- В голосе его не было уже скрытого смеха; он стоял в дверях (рассказывала Лувиния) со шляпой в руке, поблескивая медью полковничьих знаков на синем мундире, рыжея головой и бородкой; не было смеха и в глазах, направленных на бабушку. -- Приносить извинения не стану; лишь глупцы обижаются на ураган или пожар. Позвольте только пожелать, чтобы у вас за всю войну не осталось о нас воспоминаний худших, чем эти.
Он ушел. Мы услышали звон его шпор в холле и на крыльце, затем звук копыт, затихающий, стихший, -- и тут силы оставили бабушку. Она откинулась в кресле, держась за сердце, закрыв глаза, и на лице ее крупными каплями проступил пот; у меня вырвалось:
-- Лувиния! Лувиния!
Но бабушка открыла глаза -- и, открываясь, они уже нацелены были на меня. Потом взгляд их переместился на Ринго -- и снова на меня.
-- Баярд, -- сказала бабушка, прерывисто дыша, -- что за слово ты употребил?
-- Слово? Когда это, бабушка? -- Но тут я вспомнил, опустил глаза; а она лежит в кресле, изнеможенно дышит и смотрит на меня.
-- Не повторяй его. Ты выругался. Употребил непристойную брань, Баярд.
Ринго стоит рядом. Мне видны его ноги.
-- Ринго тоже употребил, -- сказал я, не поднимая глаз. Она не отвечает, но, чувствую, смотрит на меня. И я проговорил вдруг:
-- А ты солгала. Сказала, что нас нету здесь.
-- Знаю, -- ответила бабушка. Приподнялась. -- Помогите мне.
Встала с кресла с нашей помощью. А зачем -- неясно. Оперлась о нас, о кресло -- и опустилась на колени. Ринго опустился рядом первый. А потом и я, и слушаем, как она просит Господа, чтобы простил ей сказанную ложь. Затем поднялась; мы не успели и помочь ей.
-- Подите в кухню, вынесите таз воды, возьмите жестянку с мылом, -сказала она. -- Новую.
5
Вечерело уже, -- время как бы незамеченно настигло нас, позабывших о нем, втянутых в грохот и переполох выстрела; солнце снизилось почти вровень с нами, а мы стоим за домом, у веранды и вымываем, выполаскиваем от мыла рот, поочередно зачерпывая воду тыквенным ковшиком и выплевывая ее прямо в солнце. Выдохнешь воздух затем -- и вылетает мыльный пузырь, но вскоре пузыри у нас кончились и остался только мыльный вкус. Потом и вкус начал иссякать, но сплевывать еще хотелось; а в северной дали виднелась гряда облаков -- голубая, смутно-тающая снизу и медно тронутая солнцем по верхам. Когда отец весною приезжал, мы старались понять, что такое горы. В конце концов он указал вдаль на облачную гряду -- вот, мол, на что они похожи. И с тех пор Ринго считает, что это Теннесси маячит облачной грядой.
-- Вон они, горы, -- сказал он, выплевывая воду. -- Вон там Теннесси. Где хозяин Джон воюет с явками. А далеко как.
-- И такие дальние походы совершать всего-то из-за янки, -- сказал я, тоже выплюнув, выдохнув. Но все уже ушло -- и пена, и невесомая стеклянная радужность пузырей, и даже мыльный привкус.
ОТХОД
1
Днем Люш подал повозку к заднему крыльцу и выпряг мулов; к ужину мы погрузили уже в нее все, кроме одеял, под которыми проспим эту последнюю перед дорогой ночь. Затем бабушка пошла наверх и вернулась в черном шелковом воскресном платье и в шляпке, и лицо у бабушки порумянело, в глазах появился блеск.
-- Разве едем сейчас, вечером? -- спросил Ринго. -- Я думал, только утром выедем.
-- Да, утром, -- ответила бабушка. -- Но я три года никуда но выезжала; уж Господь мне простит, что я принарядилась загодя.
Она повернулась (мы сидели в столовой, за ужином) к Лувинии:
-- Скажи Джоби и Люшу, чтобы, как только поужинают, приготовили фонарь и лопаты.
Разложив кукурузные хлебцы на столе, Лувиния пошла было к дверям, но остановилась, взглянула на бабушку:
-- Вы то есть хочете этот тяжелый сундук везти с собой аж в Мемфис? Лежит себе с прошлого лета в сохранности, а вы хочете выкопать и тащить аж в Мемфис?
-- Да, -- сказала бабушка, занявшись едой и не оборачиваясь уже к Лувинии. -- Я следую распоряжениям полковника Сарториса, как я их понимаю.
Лувиния стояла в дверях буфетной, глядя бабушке в затылок.
-- Пусть бы оставался зарытый и целый, и я бы стерегла его. Кто его там найдет, даже если опять сюда заявятся? Они ж не за сундук назначили награду, а за хозяина Джо...
-- У меня есть причины, -- прервала ее бабушка. -- Выполняй, что я тебе велела.
-- Хорошо. Но для чего вы хочете выкапывать сейчас, когда выезжаете ут...
-- Делай, что велела.
-- Слушаю, мэм, -- сказала Лувиния. Вышла. Я смотрел, как бабушка ужинает -- в шляпке, пряменько надетой на макушку, -- а Ринго, за спиной у бабушки, косил на меня зрачками.
-- А почему б не оставить зарытым? -- сказал я. -- Зачем еще такая тяжесть лишняя повозке. Джоби говорит, в сундуке весу тысяча фунтов.
-- Вздор! -- сказала бабушка. -- И пусть даже десять тысяч...
Вошла Лувиния.
-- Они приготовят, -- сказала Лувиния. -- А я хотела бы все ж таки знать, для чего выкапывать с вечера?
Бабушка поглядела на нее.
-- Мне сон приснился прошлой ночью.
-- А-а, -- сказала Лувиния с тем же выражением лица, что и у Ринго; только Лувиния меньше вращает зрачками.
-- Мне снилось, будто вижу из моего окна, как некто входит в сад, идет под яблоню и рукой указывает, где зарыто, -- сказала бабушка, глядя на Лувинию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62