Иероним, Эвмен и Певкест ступали по этой земле. Но сейчас
предсказатель никак не мог избавиться от ощущения ужасной
древности Гавгамельской равнины. Той же древности, которой, если
верить рассказам, пахли туманы Стимфальского озера.
Рассказ армянина перебили крики. Караванщики нашли проеденный
дождем, ржавчиной шлем. Один из них нахлобучил его на голову и
целый день разъезжал в уродливой железке. Позже обнаружили
наконечник от сариссы, а рядом с ним - кривую, как змея,
сирийскую саблю. Под вечер наткнулись на несколько скелетов и
долго охали, удивляясь, как время переплело кости недавних
врагов.
К ночи Гавгамельская долина надоела всем. Утомленный поездкой
сквозь минувшее, караван торопливо взобрался на окружавшие
долину холмы. Лишь один вожатый уезжал с сожалением.
- Ну ничего,- сказал он Калхасу, уже располагаясь на
ночлег.- Зимой поведу караван обратно. Зимой в земле особо не
покопаешься, но все равно - дыхание перехватывает, когда
проезжаешь здесь...
* * *
Весна быстро меняла равнину вокруг каравана, однако для Калхаса
время текло все равно как-то странно. Чтобы ни случалось, где бы
они ни ехали, тот самый холодный день, когда умер Дотим, не
желал кончаться. Он проступал сквозь теплые дожди, сквозь
деятельное, как весенний степной сурок, солнце, сквозь
покрывающуюся бурой зеленью землю. Калхас уже смирился с тем,
что бегство из Габиены не сотрет ни грана памяти в его сердце.
Боль, правда, стала глухой, как голос, доносящийся из-за толстой
стены. Но эта стена спрятала под собой и остальной мир. Самые
яркие цвета, самые яркие краски тускнели, пока пробирались
сквозь нее.
И все же, когда однажды утром разом повсюду распустились маки,
даже Калхас был поражен. Пурпурные, алые, лиловые полосы вслед
за порывами ветра струились по равнине. Душный горьковатый пар
поднимался от цветов. Лоб стягивал едва заметный обруч, но глаза
казались зоркими до необычайности, а по сердцу текла маслянистая
радость. Голоса караванщиков стали громче, кто-то достал вино, и
теплый от солнца, пахнущий козьим молоком бурдюк стал ходить по
рукам.
Гиртеада тоже приложилась к нему. Калхас смотрел, как она
осторожно, аккуратно пьет, как две прозрачные капли сбегают по
ее подбородку, как колышутся в такт шагам лошади все те
же - все те же! - тяжкие и легкие одновременно волны черных
кудрей. Он вспоминал запах молока, смешанного с корицей, и
воздушную невесомость узких рук. Потом ему стало безумно жаль
ее. Калхас отвернулся и поднес к глазам ладонь. И все дни, пока
они ехали сквозь дурман цветущих маков, пастух был скован
печалью.
Но вот стало суше, на месте лиловых лепестков маки скрутили
упругие зеленые коробочки. Потом и они стали усыхать, стебли
степных растений понуро склонились к земле. Сквозь зелень
проступила серая краска - и далеко на западе Калхас увидел
силуэты Киликийских гор.
* * *
Тарс встретил караван с тем равнодушным любопытством, что
сопровождает купцов в полуторговых городах. Бежали мальчишки,
торговцы, приехавшие из Эктабан, на ходу спрашивали о местных
ценах, иногда кто-нибудь из жителей интересовался, что они
привезли. Тарс был все таким же - лениво-шумным, наполненным
многоязыким людом. Его неизменность убаюкивала, когда же караван
проехал мимо бывшего дома стратега, Калхас всем своим телом
потянулся туда.
Он тронул Гиртеаду за плечо.
- Пусть дальше едут одни!
Даже не прощаясь, они свернули в первый же переулок и долго
плутали среди узких улочек, пробираясь к выходу из города. Найдя
поблизости от западных ворот постоялый двор, Калхас заплатил
деньги за комнату. В ожидании, пока им принесут горячее молоко,
потребованное мужем, и приборы для омывания, Гиртеада по своему
обычаю с ногами забралась на ложе. Она поджала пятки под себя и
бессмысленно уставилась в стену - точно так же, как несколько
месяцев назад в Габиене.
Калхас некоторое время раскладывал по комнате вещи. Затем сел
перед женой: так, чтобы их лица находились друг напротив друга.
Гиртеада было отвернулась, но пересилила себя и посмотрела мужу
в глаза. В первый раз за весь долгий путь - прямо в глаза.
- Знаю,- пытаясь улыбнуться, прошептала
она...- Ты - мужчина, я твоя жена. Мне нужно тебя ласкать,
а не сидеть, как мертвая... Сейчас?
- Глупая,- Калхас прижал голову жены к своему плечу. Он
не знал, как сказать.- Ласки не надо. Потом. Мне нужно, чтобы
ты ожила.
Некоторое время они сидели без движения. Наконец, она повела
головой и отодвинулась от мужа.
- Стараюсь ожить. Но почему-то очень тяжело. Ты и сам
ходишь... пасмурный.
- Вовсе нет! - Калхас решительно поднялся.- Хватит
траура! Сейчас мы пойдем гулять по городу. Я хочу, чтобы мы
выпили вина, наелись фруктов - до отвала! - Он похлопал себя
по животу и широко улыбнулся: - Сегодня не думаем ни о чем!
- Как хочешь,- вздохнула она.- Тогда давай сходим
к Софии?
Калхас сел.
- Куда?
- К Софии.- Гиртеада помялась.- Прошло больше года,
все изменилось; они должны были забыть злость.
- Может, они и забыли,- проворчал пастух.- Но не я.
- Я хочу увидеть девушек. Все-таки у тебя были друзья...
этот год. А у меня подруг не было. Я о них часто вспоминала...
Мне будет приятно.
- Приятно? Тогда конечно,- согласился Калхас.
Несмотря на протесты жены, он прицепил к поясу меч.
- Я без него не чувствую уже себя мужчиной!
* * *
Длинный забор и массивные ворота. Интересно, купила ли София
новых молосских псов?
Перед визитом сюда Калхас затащил Гиртеаду в таверну, где они
пили вино прошлогоднего урожая и ели хрустящие ломтики сушеных
яблок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50