Чувствуя, как вдоль хребта течет холодный пот, Калхас прижимался
лицом к гриве лошади. Он молился о том, чтобы не отстать самому,
и о том, чтобы стратег правильно рассчитал путь. В последний
момент клубы пыли от приближавшихся животных ударили по ним так,
словно были подняты ураганным ветром. Пастух зажмурился, вжал
голову в плечи, но они-таки успели. Эвмен ускользнул - и от
превосходящих сил фригийцев, и от ярости потерявших управление
животных.
Теперь можно было замедлить шаг, осмотреться. Подсчитать свои
силы труда не составило. Отряд гетайров уменьшился наполовину.
Еще большие опустошения бой произвел среди
паропамисадов. А от "царских юношей" вообще остались
считанные единицы. Эвмен беззвучно заплакал,
взглянув на их растерянные лица, на юные,
покрытые ранами тела. Однако тут же лицо стратега
исказила гримаса яростной радости:
- Вы слышите?
Он указал рукой на то место, где должны были находиться
аргираспиды. Сейчас его - как и все вокруг - окутывали облака
пыли. Оттуда доносился звон оружия, воинственные крики, там
угадывалось ожесточенное сражение. И звуки эти постепенно
передвигалсь к западу: ветераны не бежали, они вступили в бой и,
похоже, одолевали пехоту Фригийца.
- Все еще поправимо! - торжествующе прокричал стратег.
* * *
Предательство, глупость, трусость - что было главным в этот
день? А, может быть, пыль, царившая над полем? После
столкновения с кочевниками на Евфрате Калхас забыл о своем
предсказании. И сейчас безутешно корил себя за то, что не
напомнил утром стратегу: "Бойся пыли!"
Укрытые пыльной завесой мидийцы и тарентинцы захватили лагерь
Эвмена. Стратег узнал об этом, когда после долгого, осторожного
скитания через моря пыли, постоянно опасаясь оказаться в лапах
фригийцев, гетайры наконец натолкнулись на воинов Филиппа.
- Я отбил две атаки,- срывающимся голосом оправдывался
командир правого крыла.- Потом поднялась эта гадость,
сражаться стало невозможно, и мы отошли немного назад, к холму.
Тут вдруг появляются обозные и кричат, что тарентинцы грабят
лагерь!
- Проклятье! - Эвмен мучительно запрокинул
голову.- Сколько же несчастий может принести один день!
Они поднялись на вершину холма, но оттуда все равно мало что
было видно. В центре, похоже, еще продолжалась битва.
Чувствовалось, что пыль скрывает передвижения каких-то отрядов,
но чьи они, какой численности, куда направляются было
неизвестно.
- Возможно, это наши и не наши,- говорил Филипп.- Все
запуталось. Сомневаюсь, что там есть хоть какой-то порядок.
Носятся слоны, свои атакуют своих...
- Не вечно же это будет продолжаться! - зло кусал губы
Эвмен.- Пыль должна осесть! . . Где сатрапы? Куда бежал
Певкест?
Калхас испытывал ту же боль, что и стратег. Потеря лагеря
означала, что и Иероним, и семья Эвмена попали в руки солдат
Фригийца. Благодарение Зевсу, если имя автократора заставило
антигоновцев отнестись к ним с уважением. Но станут ли мидяне
разбираться с теми, кто оказался в шатре стратега?
И какова судьба Дотима? Калхас был уверен, что наемник пытался
удержать своих воинов от бегства, а если они все же бежали - не
означает ли это, что он пал рядом с Гифасисом?
Почему произошла эта катастрофа? Что теперь делать? Как помочь
тем, кто еще сопротивляется?
- Надо ждать,- отговаривал Эвмена от поспешных шагов
Филипп.- Бросаться туда сломя голову самоубийственно. Пыль
осядет - и станет ясно, что делать.
Постепенно душевную тревогу дополнила физическая боль. Ярость,
которая во время сражения и бегства позволяла не замечать ран,
теперь утихла, и Калхас обнаружил, что оружие антигоновцев в
нескольких местах прорвало его латную куртку. Ему все еще везло:
раны были неглубоки, но из них сочилась кровь. Засыхая, она
слипалась с курткой, и потому каждое резкое движение
заставляло пастуха раздраженно шипеть. Калхасу казалось, будто
он отдирает от себя целые лоскуты кожи. На этой голой земле было
невозможно найти даже несколько засохших былинок полыни, чтобы
разжевать их и смазать раны. Поэтому приходилось терпеть.
Калхас сосредоточился, сопротивляясь боли и раздражению.
Кончиками пальцев он поглаживал шарик, убеждая себя, что это
приносит облегчение. Он настолько сосредоточился, что не
заметил, как пыль начала рассеиваться. Только возбужденные
голоса Эвмена и Филиппа заставили его посмотреть по
сторонам.
Поле сражения стало видно совершенно отчетливо. Там, где недавно
колыхалось белесое месиво, теперь лежали мертвые люди, лошади,
слоны со вспоротым брюхом. Прислужники Ареса вволю нагулялись
под покровом пыли. Калхас не ожидал такого количества жертв. Но
он тут же забыл о них, ибо увидел ровный, чуть поблескивающий
щитами строй аргираспидов. Похоже, бог войны миловал македонян.
К ним жались остатки гипаспистов и греческих наемников.
Остальные исчезли, как это и бывает в большинстве сражений. Одни
бежали после первого же столкновения, другие - при виде слонов,
третьи явно были перепуганы пылью. Сейчас орды этих беглецов,
шарахаясь от взбешенных животных, беспорядочно бродили по
округе, ожидая известий от тех немногих, что должны были решить
исход битвы.
Но если из армии Эвмена на поле боя остались только аргираспиды,
то пехота Антигона оказалась сметена с него полностью. Груды тел
обильно устилали путь, который прошли ветераны. Калхас мог
угадать по этим грудам, как мерно и неспешно они шестовали
посреди глинистого тумана, одолевая одного противника за другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50