И наступило время, когда люди, словно очнувшись после тяжелого похмелья, поняли, что верность королю — это не что иное, как попранные права и задушенная свобода, что слово «король» отождествляется со словом «тиран», а слово «патриот» обрело свой подлинный смысл.
Это были не политические дельцы наших дней, величающие себя государственными деятелями, бессовестно спекулирующие народными правами, готовые в любую минуту переметнуться из одного лагеря в другой, политиканы, набившие себе руку на грязных интригах, люди без стыда и совести, позорящие английскую нацию, которых предают проклятию, едва только они сходят со сцены или оканчивают свое бесславное существование.
Как не похожи нынешние времена на те славные дни, когда Англия в мучительных усилиях завоевывала себе свободу! Будем надеяться, что она и доныне сохранила свой вольнолюбивый дух и найдет еще в себе силы подняться и сбросить позорные оковы рабства, в какую бы форму оно ни облекалось — в бесправное крепостничество прежних дней или в пришедшую ему теперь на смену современную систему налогов. Ибо называть можно по-разному, но по существу это одно и то же.
Итак, сэр Мармадьюк сидел у себя в библиотеке, когда вошел слуга и доложил, что его желает видеть капитан Скэрти.
«Что ему от меня надо?» — с досадой подумал сэр Мармадьюк, но, бросив взгляд на вошедшего капитана, сразу убедился, что тот пришел неспроста. Несмотря на все присущее ему хладнокровие, Скэрти, явившийся привести в исполнение свой гнусный замысел, был заметно взволнован. Невольное смятение преступника было явно написано на его обычно невозмутимом лице.
Сэр Мармадьюк уже давно подозревал, что Скэрти домогается руки его дочери. Он относился к этому крайне неодобрительно, но с тех пор, как у него появились другие подозрения насчет Скэрти, эти домогательства сделались для него источником новых опасений и тревог. Его беспокойство усилилось бы во стократ, если бы он знал, какие широкие полномочия присвоил себе капитан Скэрти и в какой мере он способен злоупотребить своей властью. В кармане у Скэрти уже лежал приказ об аресте сэра Мармадьюка и препровождении его в Тауэр — приказ, подписанный королем.
Неважно, что и то и другое было подделано самим Скэрти, — сэру Мармадьюку не могло прийти в голову усомниться в подлинности приказа и не было возможности проверить его достоверность.
Вернувшись домой после объяснения с Марион, Скэрти потратил полчаса на изготовление этого фальшивого документа, решив пустить его в ход, если сэр Мармадьюк не пожелает пойти ему навстречу.
— Прошу прощения, сэр Мармадьюк Уэд! — сказал он с церемонным поклоном. — Простите, что я помешал вам в такой неурочный час, но у меня к вам важное дело. Надеюсь, вы извините меня за нарушение этикета, когда узнаете, что меня к вам привело.
— Я не сомневаюсь, что капитан Скэрти выполняет свой служебный долг, это служит ему достаточным извинением.
— Должен вам признаться, сэр Мармадьюк, что меня привели к вам два дела: первое — я должен с прискорбием сказать, — тягостный долг, второе относится к области чувств, и если бы я мог льстить себя надеждой, что вы отнесетесь к нему благосклонно, я мог бы сказать, что оно столь же отрадно для меня, сколь печален мой долг.
— Вы говорите загадками, сэр! Я не понимаю вас. Не могли ли бы вы сказать просто и ясно, какие у вас ко мне дела? Вы говорите, что одно из них для вас тягостно, а другое, при известных условиях, может оказаться приятным. Выбирайте сами, с чего вы хотите начать.
— Вы упрекаете меня в том, что я говорю обиняками, — ответил Скэрти. — Я принимаю ваш упрек, сэр Мармадьюк, и буду говорить с вами прямо. Начну с самого важного для меня: я люблю вашу дочь и хочу, чтобы она стала моей женой.
— Ценю вашу откровенность, капитан Скэрти, но позвольте мне заметить вам, что признание, которым вы меня добровольно почтили, относится более к моей дочери, нежели ко мне. Вам никто не мешает поговорить об этом с ней самой, а она ответит вам так, как подскажут ей ее чувства.
— Я уже говорил с нею. Я сделал ей предложение.
— И что же она ответила?
— Отказала.
— Зачем же вы после этого приходите ко мне, капитан Скэрти?
— Неужели это требует объяснений, сэр Мармадьюк? Я люблю вашу дочь, люблю ее всем сердцем, всей душой! Я хотел бы жениться на ней… сделать ее счастливой… предоставить ей со временем блестящее положение, титул! Я знаю, что сейчас обстоятельства сложились далеко не в мою пользу. Но если бы вы мне помогли, сэр Мармадьюк, если бы воспользовались родительской властью…
— Не продолжайте, сэр, — спокойно прервал его сэр Мармадьюк. — Какой бы ответ вам ни дала моя дочь, это и мой ответ. Вы говорите о родительской власти. В таких делах у меня нет никакой власти. Отец не имеет права подавлять сердечные склонности своих детей или препятствовать им. Я никогда не присваивал себе такой власти и не позволю себе прибегнуть к ней и теперь — ни в вашу пользу, ни против вас. Если вы завоевали сердце Марион Уэд, владейте им так же, как и ее рукой! Если нет, — напрасно вы обращаетесь ко мне, я ничем не могу вам помочь. Моя дочь свободна выбрать человека, который ей по сердцу, и отвергнуть того, кто ей не нравится. Итак, сэр, — решительно заключил он, — это дело мы с вами покончили, и, надеюсь, к вашему удовлетворению.
— Хорошо! — воскликнул Скэрти, и в голосе его послышалось возмущение и обида. «Ничего другого я и не ожидал, — подумал он. — Нечего больше и разговаривать…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130