Я
припомнил миф о богоотступнике, мучимом диким голодом, что бы и сколько бы
он ни ел. Махиша походил на героя этой страшной легенды.
Он ел - и не мог насытиться. Дом отринул его, а сам он уже разучился
быть - Предстоятелем.
И все же он был им.
Эйнар внезапно двинулся вперед - но не к Махише, а к помосту - и я
вернулся к грешной действительности и действу на залитой кровью сцене.
Человек в левом углу был, как я понял, местной сенсацией:
долгожданной, остро приправленной и непременно - под занавес.
- Рукошлеп... - почти одновременно выдохнула спрессованная толпа. -
Найк-Юродивый...
Сперва я подумал, что Рукошлеп - карлик. С обычным для карликов
телосложением - непропорционально короткие, кривые ноги, могучее кабанье
туловище и волосатые руки с огромными кистями, которыми Найк вполне мог
бы, не сгибаясь, почесать колено. Или даже ниже.
И лишь потом, когда пара-тройка доброхотов запрыгнула на помост и
стала растирать Рукошлепу косматые плечи и спину - я сообразил, что он не
карлик. Отнюдь не карлик, а даже повыше среднего роста.
И тогда мне стало страшно - когда я заметил испуг во взгляде бойца в
правом углу и веселый звериный блеск голубых невинных глаз
Найка-Рукошлепа, по обе стороны от проваленной переносицы.
Карлик-переросток. Мстящий за свое уродство. И делающий это с
удовольствием.
Эйнар встал у края деревянного сооружения, и его растрепанная грива
оказалась как раз на уровне колен того бойца, чей испуганный взгляд никак
не вязался с мощной и по-своему красивой фигурой.
Изумленный вышибала, глазевший до этого по сторонам, шагнул было к
нарушителю, но Эйнар отстранил его с такой властной уверенностью, что
гроза здешних буянов невольно повиновался.
- Не дерись с этим, - сказал Эйнар, и заявленный боец дернулся и
затравленно глянул вниз, откуда донесся неожиданный голос.
- Не дерись с этим. Он тебя искалечит. Убивать не станет, но
изуродует обязательно. Он не виноват, что сам урод, но... Слезай, парень,
и уходи. И Эйнар успокаивающе похлопал бойца по голени.
Лучше бы он этого не делал. Нога у парня подвернулась, и тот со всего
маху грохнулся с помоста на землю. Потом он коротко застонал и замер,
плотно сомкнув веки.
По-моему, он был жив и здоров, и очень рад подвернувшемуся случаю
сохранить лицо и избежать боя.
На мгновение все замерло. И в наступившей тишине Найк-Рукошлеп
захохотал и вперевалочку прошел через весь помост, кривя вспухшие губы в
радостной гримасе.
- Лезь сюда, детинушка, - счастливым тенорком пропел Найк. - Давай
лапочку... вот, вот, умница...
И, когда Эйнар протянул ему руку, лжекарлик одним рывком выдернул
Мифотворца на помост, отошел на шаг назад и внезапно шлепнул Эйнара
ладонью по лицу.
Я понял, почему Найка прозвали Рукошлепом. Этой оплеухой можно было
опрокинуть статую.
Эйнар инстинктивно отклонился, и кончики узловатых пальцев Найка с
нестрижеными ногтями полоснули Эйнара по глазам.
Он схватился за лицо. Он закричал - и жуток был крик бывшего слепого.
А когда он отнял руки от лица - закричал я.
Глаза Мифотворца были целы. Они воспалились, налились кровавыми
прожилками, но - уцелели. И из багровой глубины глазниц Эйнара, не
любящего делать людям больно, довольно оскалилось боевое безумие
затаившегося до поры прошлого.
На помосте, перед ухмыляющимся Найком-Рукошлепом, стоял Эйнар Бич
Божий, не помнящий себя, и небо над ним заворчало и облизнулось длинным
огненным языком.
Найк больше не ухмылялся. Он на миг стал ребенком, затравленным
уродом из оплеванного, позорного детства, и волшебная сказка о героях
глядела на него в упор подлинным, кровавым взглядом.
А потом Эйнар сломал ему обе руки и позвоночник. И Найк умер. А на
помост кинулись вышибалы и бойцы предыдущих поединков, и все вместе
завертелись вокруг ликующего Эйнара.
Я вцепился в Гро, рвущегося туда, в гущу схватки, на помощь - но если
кому-то и требовалась помощь, то уж никак не Эйнару. То, что делал с
людьми неистовый Бич Божий - это было достойно легенд, это было
неповторимо, но это было дико.
До рези в желудке. До отчаяния. До спазм в горле.
Впервые я подумал не о героях мифов - несокрушимых и отважных - а о
сотнях несчастных врагов, попадающихся им под руку. И о том, что любой
герой - безумен.
- А-а-ах... - задохнулась толпа, и я осмелился поднять голову.
Перед Эйнаром, танцующим среди поверженных тел, обнаружился грошовый
придурок, ловчила по маленькой - Бычара Мах.
Буйвол Махиша, Предстоятель Инара-Громовержца. И небо зарычало во
второй раз. А Эйнар опустился на колени, ткнулся лбом Махише в живот, и
плечи гиганта дрогнули и обмякли.
Эйнар плакал. И кровь в мокрых глазах тускнела, размываемая слезами.
А Махиша все гладил его непокрытую голову и смотрел поверх толпы, в
грозовое небо, куда-то далеко, слишком далеко для всех нас.
Вот так они и стояли - Предстоятель и его Мифотворец.
А потом спустились с помоста и подошли к нам.
- Это я, Сарт, - сказал Махиша. - Это снова я. Пошли отсюда.
И мы ушли.



29

- Как волк, - произнес Махиша, глядя в пол и тяжело роняя слова, -
как волк, попавший в капкан, отгрызает себе лапу и уходит, зализывая
рану... Дом оторвал нас от себя и ушел, а мы остались - гниющий кусок
никчемной плоти - остались и поняли, кем мы были, и кем - стали. Мы,
считавшие себя отцами Дома-на-Перекрестке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47