Глубоко Вас уважающий. П. А.».
Хаиткулы огорчился, что Палта Ачилович повел себя как мальчишка, исчез, не дождавшись его. Он убрал постели, цитрамон положил на тумбочку Палты Ачиловича, предварительно завернув его в ту же записку, на которой приписал: «Хорошее лекарство от мигрени должно излечивать и обиды».
Он собрался идти в столовую, как было у них заведено по утрам, но вошел старик администратор с полной миской кислого молока и с лепешкой в руке.
— Хоть раз попробуйте нашего крестьянского молока, дорогой гость. Все, кто здесь останавливались, обязательно спрашивали у меня: нет ли айрана, нет ли сузме, только вы ни разу не спросили. Утром столобай, в обед тот же сто-лобай, вечером опять столобай, вах-хей, неужто не надоело! Попробуйте. Есть люди, которые не любят куриное мясо, а это молоко... очень вкусное...
Если бы у Хаиткулы было время, если бы старик пришел не сейчас, а в другой раз, он охотно посидел бы с ним за пиалой чая. Но сейчас все его мысли были обращены к Марал, а слух — к улице, на которой должен был вот-вот раздаться шум мотора. Салаетдин на машине заедет за ним, чтобы ехать в аэропорт. Он сидел за миской кислого молока как с завязанными ушами: одни слова старика доносились до него, других он не слышал. К счастью, старик был понятливым человеком,— сообразив, что пришел не вовремя, ушел.
Когда он открыл дверь, Хаиткулы услыхал звук мотора. Подъехал Салаетдин! И в ту же минуту зазвонил телефон. «Палта Ачилович!» — подумал Хаиткулы и, сняв трубку, спросил деланно равнодушным голосом:
— Алло, кто говорит?
— Мне нужен Мовлямбердыев!
Хаиткулы сразу узнал строгий голос Ходжи Назарова. Из разговора с начальником старший инспектор понял, что Ходжа Назаров в курсе того, как идет расследование, и что подполковник считает, что «клубок почти распутан», как он выразился. Ходжа Назарович приказал сдать дела местной милиции и немедленно лететь в Ашхабад,
Хаиткулы попросил еще неделю, чтобы довести расследование до конца, аргументируя просьбу важностью некоторых новых обстоятельств. Подполковник просьбу отклонил. Не впадая в панику, Хаиткулы тут же перезвонил в министерство, попросил соединить с генералом. В критических ситуациях ему везло — генерал оказался на месте и просьбу о продлении командировки еще на неделю удовлетворил.
Они приехали в аэропорт в тот момент, когда самолет приземлился. Салаетдин хотел остаться у машины, но Хаиткулы настоял, чтобы тот шел с ним.
Они присели на скамейку, пока самолет подруливал к зданию аэропорта, но, увидев в небольшой толпе прибывших пассажиров, направлявшихся к выходу, высокую девушку в длинном красном платье с чемоданчиком в руке, сидевший совершенно неподвижно, как будто ов прибыл сюда для выполнения задания, инспектор легко встал и сделал шаг вперед. Садаетдин, который встал в ту же секунду и теперь не шелохнувшись стоял чуть сзади Хаиткулы, был уверен, что сейчас Хаиткулы подбежит к девушке, а та поставит чемоданчик и устремится е улыбкой на устах к любимому. В такие мгновения люди забывают обо всем на свете, а те, кто зто видят, считают, что так и должно быть, и разделяют радость любящих. Салаетдину было непонятно, почему сейчас ничего этого не происходит. Он, конечно,, не мог видеть лица Хаиткулы — стоял за ним, — но девушка была перед ним. Она не спеша шла им навстречу, прикрывая глаза от лучей палящего солнца своими длинными ресницами. Девушка улыбнулась только тогда, когда поздоровалась с Хаиткулы. И сразу же в лице, во взгляде, во всем ее облике появилась серьезность. «Вот, оказывается, какими бывают долгожданные встречи! — подумал Салаетджн.— Вот к чему приводит волнение от затянувшейся разлуки — и радость становится не в радость, и сил не бывает ее показать. А может быть, они не умеют переживать и волноваться?» Нет, он, Садаетдин,— если бы у него была разлука с такой девушкой, — на месте бы не стоял...
Когда они ехали в аэропорт, Хаиткулы рассказал шоферу, кого они едут встречать. И сейчас, когда Хаиткулы познакомил его е прилетевшей девушкой («Зовут Садаетдин, веселый, общительный, вдобавок к этому — отличный водитель, не сегодня завтра станет следователем. Ему можно без всякого доверить жизнь...*}, Садаетдин покраснел до кончиков ушей. Марал сердечно улыбнулась ж сказала, что рада познакомиться с таким замечательным парнем... Хотя у Салаетдина вертелись на языке подобающие такой встрече слова, под взглядом этой девушки он так и не набрался храбрости сказать их ей. Пожалуй, такое случилось с ним впервые в жизни.
Как только он очутился за рулем, то снова стал прежним Салаетдином. Поймав ниточку разговора, возникшего в машине, он намекнул, что мог бы рассказать одну зани-мательную историю... Его стали упрашивать, а он тянул, набивая себе как рассказчику цену. Потом вывел «ГАЗ-69» на прямую, как стрела, дорогу и, не отрывая взгляда
от бегущего навстречу полотна, не спеша стал рассказывать:
— Мы жили тогда в Хаяаче. Была у нас собачка по кличке Тарзан, не больше кошки. Один раз ее искусала бешеная собака, изгрызла до того, что шкура у нее стала как рваное одеяло, висела клочьями. Кто смотрел на нее, вытирая слезы. Сосед-ветеринар вынес приговор: «Немедля расстрелять и зарыть». Мы с двоюродным братом стали умолять старших не делать этого. Но в таких случаях, сколько ни плачь и ни умоляй, взрослые все равно сделают по-своему... Ох, знали бы вы, что за смехотура была после этого...— Он вздохнул как можно глубже, бросил взгляд в переднее зеркальце, чтобы убедиться, что рассказ о собаке производит впечатление на пассажиров. Выражение лица Хаиткулы и особенно Марал вызвало у него новый прилив вдохновения, и он продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50