— Кого вы любили?
— Назлы.
— А Назлы кого любила?
— Не знаю.
— Эту фотографию кто и когда вам вручил? Постарайтесь точно вспомнить.
— Бекджан. Второго марта пятьдесят восьмого года.
— Где он ее вам передал?
— У себя дома. Я об этом и раньше говорил. Не люблю повторять одно и то же.
— А я люблю. И не стыжусь этого своего недостатка... Бекджан знал о том, что вы любили Назлы?
— Знал.
— Знал и не придавал этому значения? А может быть, он узнал об этом после второго февраля? Что вы на это скажете? — Палта Ачилович вынул из ящика стола заранее приготовленное заключение графической экспертизы и вместе с фотографией Бекджана, перевернув ее предварительно оборотной стороной, положил его перед Худайберды. Протягивая ему бумагу и фотографию, он немного взвесил их на ладони, как бы убеждая допрашиваемого в весомости этих документов.— Почитайте!
Худайберды, прочитав заключение эксперта, быстро ответил:
— Ну, дурость... Сделал, не подумав...
Палта Ачилович сидел, наклонив голову к правому плечу. Он не ожидал, что Худайберды так быстро признается в подделке надписи; он продолжал:
— Да, да-а... Настоящие мужчины предпочтут лжи смерть. Сознаюсь, когда я впервые встретился с вами, вы не произвели на меня хорошего впечатления. А вот теперь начинаете нравиться. Взялись за ум, начинаете признаваться. Кто говорит правду, тот всегда остается в выигрыше... Значит, подпись на обороте фотографии вы исправили со второго февраля на второе марта, правильно?
— Да, это так.
— Кому же предназначалась эта фотография, Худайберды Ялкабович?
— Назлы...
— Как же она попала к вам?
— В день свадьбы Назлы принесла ее к нам вместе с другими вещами. Она так и осталась у меня...
— Да-а-а! Хорошо!.. Я еще вот о чем все время хотел у вас спросить, да забывал... Я как-то сомневаюсь... вы такой здоровенный парень, а не смогли сами заколоть барана! Деревенские ребята, как подрастут, обязательно овладевают этим искусством и у себя дома сами режут скотину. Почему же вы этого не сделали в тот день, четвертого марта пятьдесят восьмого года?
— Лучше, когда скотину режет кассап.
— Живет рядом с вами такой?
— Если хотите узнать, почему тогда я попросил заколоть барана не Сапбы-агу, а Гуч Эйе, отвечу: у Сапбы-аги тяжелая, как у нас говорят — несладкая, рука.
— Да-а-а, бывает... Может быть, вы и правы. Сможете это доказать?
Худайберды ничего не ответил, а у Палты Ачиловича мелькнула мысль, что он сам слишком много говорит, больше чем допрашиваемый, а должно быть наоборот. Не повторяя старого вопроса, он задал новый:
— Вы, я вижу, умный человек... Если бы, например, вы стали писателем, с чем бы вы сравнили ложь?
— Ни с чем, кроме как с ложью. Ложь есть ложь.
— Да-а-а... Но все-таки и по-другому бывает: ложь бывает непохожа на ложь, ложь бывает интересней, приятней правды. Вы, кажется, хотите себе это внушить... Можно поверить, что Гуйч Эйе вы подозвали просто так, без умысла против Бекджана. Но куда же девался Бекджан? То, что он любил Назлы, а у вас супружеская жизнь с ней не получилась,— это очень неприятный для вас факт.
Маленькие глазки Худайберды сделались крохотными, взгляд их стал острым, плечи его поднялись и сразу же опустились,.— было видно, что только большим усилием воли он заставляет себя сидеть спокойно.
Палту Ачиловича этот взгляд насторожил, но, как ни в чем не бывало, он продолжал говорить тем же бесстрастным голосом:
— Люди говорят, вы провели только ночь с ней, а утром прогнали...
Теперь и Палта Ачилович не мог выдержать взгляда Худайберды, никто бы, наверное, не выдержал... Он встал, сунул руку в карман брюк, продолжал тем же тоном:
— ...Сколько денег выброшено на ветер.... После этого, если человек разъярится, я думаю, он не отвечает за себя. Если бы я был на вашем месте...
— Хватит.— Худайберды сказал это так тихо, что Пал-та Ачилович ушам своим не поверил. Если бы Худайберды заорал на него, было бы понятно. А что кроется за этим?
Палта Ачилович закурил л, пока не докурил сигарету, пока не погасил ее, вопросов не задавал. После передышки спросил:
— Значит, не выгоняли жену? — Нет. Сама ушла.
— Сама? — Следователь искренне удивился.
— Сама. Я не знал, вернее — не верил, что Назлы не хотела идти за меня. Был уверен, что согласна. Мне говорили: «Не любит она тебя». Она даже написала письмо мйе. Но я не верил, не хотел верить. И никто бы меня не заставил в это поверить, сам аллах!.. А когда мы остались в ту ночь с ней вдвоем, она сказала: «Худайберды, ты, может быть, и самый лучший человек на свете, но я тебя не люблю. Это правда. Не разбивай счастье себе, не разбивай другим...» Мы с ней всю ночь проговорили. Я и так, и эдак... Не помогло. Помню, под конец сказал: «Подумай, что люди скажут... Не поздно ли приняла такое решение?»
— А она?
— Нет, говорит, не поздно.
— Она тогда не сказала, что любит другого?
— Нет, не сказала. Я и не спрашивал... Рано, под самое утро, ушла домой.
— А что об этом люди гоаорили?
— Ну, сами знаете, что в таких случаях они говорят. Девушке редко кто верит. Это еще ничего, бывало и хуже...
— Почему как следует не познакомились с девушкой до свадьбы?
— Я что-то чувствовал и боялся услышать от нее те самые слова, которые она мне потом сказала... В другом случае никакие уговоры не помогли бы, я ведь такой... Но тогда ночью понял, что Назлы совсем особая девушка, не из робких. Понял, что она меня никогда не полюбит.
— Удивляюсь, дорогой, чего ты теперь не женишься...
— Не могу ее забыть.
— До сих пор?
— Да... Особенно такой, какой она была ночью, пока мы говорили с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50