.. Кто мог это написать? У тебя полно всяких писем и заявлений, ты их читаешь... может, узнаешь, кто писал...
Бухгалтер пробежал глазами записку. — Кого подозреваете?
Пиримкулы-ага назвал всех, кто был связан с этим делом. Бухгалтер вздохнул, записал фамилии, потом откинулся на спинку стула:
— Приходите-ка завтра пораньше, атдаш.
Капитан изменился в лице; бухгалтер, видно, заметил это и спросил уже другим тоном, сочувственно:
— Срочно надо?
— Если бы не срочно, какой мог быть разговор... Бухгалтер стал доставать из шкафа толстые папки, клал их на стол. Капитан перелистывал сложенные в них бумаги и, если встречал листок, подписанный знакомой фамилией, внимательно вглядывался в почерк. Бухгалтер помогал ему, просматривая документы подряд. Время от времени он лизал палец, чтобы легче было листать, клал злополучное письмо на тот документ, который казался ему подозрительным, сравнивал, показывал участковому:
— А ну-ка посмотрите, атдаш! Он?.. Вы, как ни крути, специалист...
Большим специалистом не надо было быть, чтобы установить автора записки. Одна-единственная фраза в ней была написана одинаково крупными и правильными буквами, без ошибок. Хаиткулы был убежден, что записку написал вполне грамотный человек, написал ее такими большими буквами только для того, чтобы нельзя было определить его руку.
Пиримкулы-ага согласился с мнением ашхабадского инспектора, зато категорически отверг предположение Палты Ачиловича, который настаивал, что записку мог написать только школьник. «Он еще не забыл уроки чистописания, смотрите, какие ровненькие буквы... Взрослый человек никогда так не напишет. Посади нас за парту и заставь писать диктант. Хорошо, если тройку получим, а про чистописание я уж и не говорю...» Это сказал Палта Ачилович, сказал тогда, когда Хаиткулы показал им письмо.
Тезки, не вставая с места даже чтобы вскипятить чай, проработали до полуночи. Но... капитану Абдуллаеву не
повезло и здесь, первый день его поисков окончился безрезультатно. Он вышел из правления колхоза мрачный и усталый.
Хаиткулы улетел в Ашхабад. Пиримкулы-ага разъезжал по району на своем мотоцикле, не появляясь в гостинице, поэтому Палта Ачилович, занимавший один не просто комнату, но, по „существу, все это здание — никто больше не жил сейчас в гостинице,— вдруг .почувствовал себя одиноко. Он старался занять себя, исправно делал зарядку по утрам, регулярно становился под душ, ходил в столовую, где медленно совершал трапезу, но все это не помогало, ему было скучно. На просто скучно — ему явно было не по себе.
«Человека трудно понять. Если на улице холодно, он хочет тепла, если тепло — мечтает о прохладе. Когда на дворе мороз, но нет. снега, жалуется: «Разве это зима!», а если валит снег, все равно .сетует:. «Пройти нельзя...» — Так размышлял Палта Ачилович, совершая в одном нижнем белье переход по коридору гостиницы из душа в комнату.— ...Если один человек веселится, то другой говорит о нем: «Что за легкомысленный тип!», а будешь хмурым, начнут приставать: «Что случилось?. Отец, мать здоровы?» Если бы природа стала угождать всем, что бы тут началось! Все перепуталась бы, как в карточной колоде, и мы снова были бы не довольны и сказали бы, что природа ведет себя не иначе как лолы... Я и сам еще недавно был уверен: веди я один следствие, давно бы преуспел. Ашхабадский инспектор, казалось, делает не то, что надо. Он и мешал мне, и раздражал. Думал, в одиночку и высплюсь, и дел побольше сделаю... А выходит, все не так просто... Без него не так уютно здесь, да и тесновато... Как там его дела, в Ашхабаде? Не задерживался бы...»
Одиночество жгло его как огнем, и он. понял, что не вынесет здесь и часа. Подумал: «Пора навестить Ялкабовых; если мать дома, можно выяснить, кто им режет баранов...» Сунул под мышку черную папку, вышел из гостиницы. Сделав десяток шагов, обернулся. Однорукий старик стоял на крыльце и смотрел ему вслед.
Недалеко от двора Ялкабовых он увидел маячившую впереди фигуру Най-мираба. Тот шел, глубоко задумавшись,
поэтому Палта Ачилович, чтобы, не тревожить старика, обогнал его, не сказав ему ни слова. Прошел еще немного, и опять впереди, между деревьями, выросла та же фигура. Палта Ачилович вздрогнул и остановился, потом решительно нагнал старика.
— Сакгалдаш, я, по-моему, только что обогнал вас, видел, как вы отстали... Извините, не поздоровался... Салам алейкум!
— Э-э-э, пркрор, если бы мы не знали здесь всех тропинок, разве про нас можно было бы сказать, что мы живем в этом ауле? Ва-алейкум салам! — Най-мираб протянул ему руку.— Ну, как дела? Все в порядке? Хаиткулы собирался в Ашхабад... Уже уехал?
— Уехал, яшулы. Дага-а... Дела ничего... двигаются полегоньку... Дом Ялкабовых где-то здесь, я правильно иду?
— Правильно идешь, пркрор.
Тут бы сказать «до свидания», но у Палты Ачиловича вырвалось:
— Как здоровье, сакгалдаш?
Вопреки ожиданиям Палты Ачиловича, Най-мираб сам быстро простился с ним:
— Эх, пркрор, наше дело известное — одной ногой в могиле. Желаю счастливой дороги.
Палта Ачилович, радуясь, что их разговор не затянулся, почтительно спросил:
— Тот, кто знает здесь все тропки, наверное, знает и тех, кто здесь живет... Не живет ли поблизости кассап?2 Если покажете мне его дом, избавили бы меня от того, чтобы совать голову в каждый двор...
Най-мираб, смотревший в землю, будто что-то искал под ногами, поднял глаза на Палту Ачиловича:
— Вон тот двор, что тебе нужен, — Ялкабовых.— Он показал вперед.— Пройдешь еще шагов сто, увидишь стену повыше других на метр. Постучи в калитку и спроси Сапбы-кассапа.
Они расстались, пожелав друг другу новых встреч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50