Батрак обиженно смотрит на хозяина Кяо. Но вот и ему представляется случай наступить Паулю на любимую мозоль.
— Не знаю, где ты выкопаешь такого мужика, чтобы осилил... На кладбище, что ли? — насмешливо произносит он, зная, что Пауль тщеславен.
Известно ему и то, что Пауль Кяо любит бахвалиться силой. Несколько лет тому назад он поспорил в корчме на корзину пива, что поднесет свою белую лошадь на плечах к самой стойке. Сказано — сделано. Пауль вышел, распряг лошадь, поднял на плечи передние ноги лошади, вошел в двери корчмы и с грохотом положил копыта на стойку, так что у корчмаря лицо сделалось таким же белым, какою была лошадь Пауля Кяо.
— Ты что, щенок, не веришь, да? — спрашивает Пауль.
— Поверю, когда покажешь!
— Иди на гору, зови смотреть Таавета, тогда я покажу. Без публики нет смысла.
Батраку ничего другого не остается, как шлепать по глине в сторону Айасте. Мужики возятся на крыше, примеривают и режут жесть, лениво перебрасываясь словами. Жизнь идет своим чередом. Таавет выходит из амбара и шагает вслед за батраком на придорожный выгон.
— Ну, теперь публика на месте, можно начинать,— говорит Пауль и мельком оглядывает Таавета.— Глядите, чтоб лошади с маху под колеса не попали, когда я подтолкну.
Он снимает пиджак, засучивает рукава рубашки, топает ногами, ища опоры. Затем делает глубокий вдох — это, по его разумению, всегда делает и Яан Яаго, прежде чем выйти бороться с каким-нибудь турком или финном,— и хватается за спицы колес.
— Но-о, но-о!—кричит батрак, отчаянно махая вожжами.
И в самом деле — колесо поворачивается по глине в гору.
Батрак тоже поддает жару лошадям, и молотилка благополучно выезжает из глинистой ямы.
— Делай, как я, или деньги на бочку,— переводя дыхание, важничает Пауль.
Таавет завистливо молчит. Ему нечего противопоставить силе соседа.
Пауль поправляет штаны, съехавшие на бедра; ремень порвался от натуги.
— Что, понос прохватил? — насмешливо спрашивает Таавет.
— Такая машина еще ничего для стоящего мужчины,— высокомерно смеется Пауль.
— А какая же чего?
Пауль не знает какая. Такая должна быть гораздо больше и сильнее. Новые могут скоро появиться и здесь, никто на это не возражает, но сейчас их еще нет. Если машинное товарищество не обанкротится, оно может купить вместе с трактором и новую молотилку. Паровой котел больше не в моде, да и слабосилен он теперь, хлеба уродились богатые. Таавет усмехается, но ничего не говорит. Многие считают эту его усмешку заносчивой и злятся про себя. Но Пауль не замечает столь тонкие движения души, его интересуют дела гораздо более грубые, весомые.
Паровой котел без особых приключений привозит на место хозяин из Саннакене.
Толочане созваны на молотьбу в послеобеденное время. Люди в сомнении, они не знают, приходить или нет. Дождь спутал их планы, хотя внезапный ливень и не должен помешать сегодня молотьбе. Ведь в Айасте большая часть ржи свезена в ригу, и работы там хватит до вечера, если не хлынет снова дождь и ремень молотилки будет держаться на шкиве.
Не спеша собираются люди. Многие стоят перед домом и созерцают необычную картину — наполовину раскрытую крышу. Между голыми стропилами сидят на корточках, как кукушки, двое мужчин из Отепя и похлопывают по жести. Неужто в Айасте до того разбогатели, что кроют цинковой крышей старый дом? — думают иные крепкие хозяева. Такого великолепия в здешних местах никто себе еще не позволил. Земля не дает такого прибытка, другое дело в Сангасте или Рынгу, где поля ровные как стол и урожаи другие. Небось все из-за похвальбы; был бы еще дом новый, дело другое, а ставить такую крышу на эту развалюху... Те, что слышали о предстоящем аукционе, и вовсе недоуменно покачивают головой. Это ли не новое шалопутство Таавета!
Властный свисток парового котла заглушает, будто кутает в вату, все голоса.
Когда свисток смолкает, из дома доносятся звуки трубы. Хозяин разгоняет там свое вялое настроение. До чего же он странный — в самую горячую пору забавляется трубой; да пусть его делает как знает. Женщины улыбаются и говорят, что под музыку было бы куда веселее хлеб молотить. Но старый хозяин Сиргасте рассержен не на шутку. Прямо как в молитвенном доме у баптистов, с упреком думает он, сидя на раме своей телеги и внушительно покачивая бородой. Он сердит еще и потому, что Таавет, зовя его на толоку, не сказал — приходить ли с лошадью или без нее. Если здесь начнут молотить рожь, что в сарае, лошадь будет стоять без дела до вечера, жевать сено. Зачем это нужно, животина могла бы лучше отдохнуть дома, в конюшне. Во всем видит старый земледелец запущенность и непродуманность; он сердито помалкивает.
Вот и в эту осень наступила пора запускать молотилку. У Таавета пропадает охота дудеть в трубу, он усердно и со знанием дела расставляет людей на работу, отдает распоряжения и приказывает, как заправский хозяин.
Эльмар думает, поставить ли на трубу котла искроулавливатель или не ставить. Это для него важный вопрос, важнее, чем все иное. В такую сырую погоду вряд ли можно опасаться пожара, но кто знает... В газете в прошлую неделю писали о большом пожаре где-то за Тарту, причиной которого был поврежденный искроулавливатель на паровом котле. Постройки на хуторе Айасте, правда, застрахованы от огня, жестяная дощечка страхового общества «ОМА» еще при жизни старого хозяина прибита на углу дома, но в случае несчастья решетка для машиниста обеспечена. Эльмар озабоченно оглядывает трубу. Нда, такие искры могут и вправду залететь на крышу или на чердак, и — лови их! Машинист сердится на себя за небрежность:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54