Волге, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, Тмутараканский идол. А половцы непроторенными дорогами устремились к Дону великому: скрипят телеги в полуночи, словно лебеди встревоженные.
Как и в приведенном переводе «Слово» наполнено (даже — переполнено) разными звуками и голосами, таинственно проникающими к нам из прошлого:
Что шумит, что звенит в этот час рано перед зорями? Игорь полки заворачивает, ибо жаль ему милого брата Всеволода. Бились день, бились другой, на третий день к полудню пали стяги Игоревы. Тут разлучились братья на берегу быстрой Каялы; тут кровавого вина не хватило, тут пир докончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую. Никнет трава от жалости, а дерево в печали к земле приклонилось.
Вот уже, братья, невеселое время настало, уже пустыня войско прикрыла. Поднялась Обида в силах Даждь-Божьего внука, вступила девою на землю Трояню, всплескала лебедиными крылами на синем море у Дона, плеском вспугнула времена обилия. Затихла борьба князей с погаными, ибо сказал брат брату: «Это мое, и то мое же». И стали князья про малое «это великое» молвить и сами себе беды ковать, а поганые со всех сторон приходили с победами на землю Русскую.
А рокочущие струны Бояновых гуслей — разве не звучат они по сей день в сердце каждого русского человека? А звон Мечей, храп коней, стон раненых на Каяле? А проникновенный Призыв киевского князя Святослава? А вздох самого автора: «О Русская земля! Ты уже за холмом!»? И, наконец, самый пронзительный «голос» — плач Ярославны:
На Дунае Ярославнин голос слышится, одна-одинешенька спозаранку как чайка кличет. «Полечу, — говорит, — чайкою по Дунаю, омочу шелковый рукав в Каяле-реке, оботру князю кровавые его раны на горячем его теле».
Ярославна с утра плачет на стене Путивля, причитая:
«О ветер, ветрило! Зачем, господин, так сильно веешь? Зачем мечешь хиновские стрелы на своих легких крыльях на воинов моего лады? Разве мало тебе под облаками веять, лелея корабли на синем море? Зачем, господин, мое веселье по ковылю развеял?»
Ярославна с утра плачет на стене города Путивля, причитая: «О Днепр Словутич! Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую. Ты лелеял на себе ладьи Святославовы до стана Кобякова. Возлелей, господин, моего ладу ко мне, чтобы не слала я спозаранку к нему слез на море».
Ярославна с утра плачет в Путивле на стене, причитая:
«Светлое и тресветлое солнце! Для всех ты тепло и прекрасно! Почему же, владыка, простерло горячие свои лучи на воинов лады? В поле безводном жаждой им луки расслабило, горем им колчаны заткнуло».
«Слово о полку Игореве» — величайший памятник мировой литературы, выплеснутый когда-то из кровоточащего сердца его автора, — ныне принадлежит всему человечеству, его настоящему и будущему. И через тысячи лет в нем все также будет лучезарно сверкать неистребимая мощь русского духа!
Постскриптум. Авторство гениального памятника русской литературы — одна из волнующих загадок истории. На данную тему написаны десятки работ и выдвинуто множество самых невероятных версий. Среди них и самая простая: автором «Слова» был сам князь Игорь (В. Чивилихин, В. Буйначев и др.). Такое решение проблемы содержится в полном названии «Игоревой песни»: «Слово о полку Игореве — Игоря, сына Святославля, внука Олегова». Достаточно проставить правильно знаки препинания (в древнерусском тексте их, естественно, нет), как проступает самоочевидный смысл: «Слово… Игоря…» — значит, «Слово», сочиненное и написанное Игорем.
Та же смысловая конструкция — только в вопросительной форме — повторяется в начальной фразе «Слова», поименованного здесь повестью: «Не лепо ли ны бяшеть, братие, начати старыми словесы трудных повести о полку Игореве — Игоря Святославлича?» Здесь попросту повторяется устойчивая схема, присущая многим древнерусским текстам: например, «Слово» Серапиона Владимирского означает «Слово», принадлежащее старцу Серапиону, сложенное и написанное им.
В приведенной начальной фразе Игорева Слова имеется еще один загадочный смысл, связанный со «старыми словесами», на который почему-то никто не обращает внимания. Сплошь и рядом слова «не лепо ли ны бяшеть» переводятся на современный язык как: «Не пора ли нам начать…» Но при этом никто не задумывается, почему это вдруг призывают начать трудную повесть старыми словесами, если в последующих пассажах автор только и делает, что открещивается от всех этих «старых словес», связанных с традициями Бояна? Налицо явное непонимание того, что же имел в виду автор.
Ларчик открывается просто: первое слово Игоревой песни следует читать не раздельно, а вместе, и означает оно то же, что и в современном русском языке: «нелепо» — значит «непристойно», «неприлично». Потому-то автор «Слова» и восклицает:
«Нелепо (то есть нельзя) нам начинать (говорить) старыми словесами!» — и предлагает петь не по-старому (не по Бояну и его устаревшему «замышлению»), а по-новому, то есть по былинам (былям) сего (нового) времени.
79. «ЖИТИЕ ПРОТОПОПА АВВАКУМА»
От этой книги пахнет дымом костра, на котором сожгли ее автора. Непременный признак всякого великого произведения — страстность (гениальность и бесстрастность — понятия несовместимые). Автобиографические записки крупнейшего деятеля церковного раскола XVII века, неистового ревнителя старой веры Аввакума Петрова — одно из самых страстных произведений в русской литературе. Вместе с другой хорошо узнаваемой по картине Сурикова фигурой — боярыней Морозовой — протопоп-раскольник стал символом стойкости и несгибаемости русского духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129