Набираю номер.
– Меня зовут Лайза. Чем могу помочь?
– Лайза? А Валентина где, черт побери?
– Вы позвонили в экстрасенсорную сеть «Валентина». Мы все не Валентины. Очевидно. Чем могу помочь?
– Это вы мне скажите.
– Простите, сэр?…
– Вы же экстрасенс.
– Ну… у меня сложилось сильное впечатление, что у вас личная проблема.
– Конечно. У меня очень крупная личная проблема.
– Она как-то связана с тем, чем вы зарабатываете на жизнь. Чем занимаетесь в дневное время.
– В любое. Утром, днем, вечером, на закате, на рассвете.
– Вы дошли до критической точки, поэтому звоните.
– Проклятье, вы очень удачно рассказываете то, что я уже знаю.
– Сэр, по инструкции я должна вешать трубку, когда…
– Я просто пошутил. Ничего плохого в виду не имел.
– Вы не собирались всю жизнь заниматься подобной работой?
– Нет. Черт возьми, никогда и не думал, что, в конце концов, таким образом стану на жизнь зарабатывать.
– Чем же вы занимаетесь?
– Поверьте, вам знать не захочется.
– Это как-то связано с торговлей?
– Правильно поняли.
– Устали изображать радостную улыбку?
– О господи, да. Если б вы видели, что мне приходится видеть, точно не улыбнулись бы.
– Вам хотелось бы, чтобы работа позволила дать что-то миру?
– Ну, не знаю. Не знаю, что я еще могу дать.
– Хотели бы получить возможность для самовыражения?
– Пожалуй. Гитару купил и разбил ее вдребезги. Впрочем, это и собирался с ней сделать.
– Значит, вы в полной фрустрации?
– Думаю, да.
– Ну вот что я посоветую, сэр, слушайтесь своих инстинктов. Вам действительно больше не хочется заниматься тем, чем сейчас занимаетесь, правда?
– Правда.
– Ни дня больше не выдержите?
– Ни минуты.
– Тогда предлагаю следовать велению сердца.
– Значит, прекратить обслуживать мутанток?
– Что? Сэр?…
– По вашим словам, чем бы я ни занимался – как уже было сказано, вам знать не захочется, – надо просто бросить?
– Этого я сказать не могу. Только вы сами можете себе сказать.
– Если б я мог себе это сказать, неужели, по-вашему, до сих пор не сказал бы?
– Сэр, я вынуждена разъединиться.
Вот так. Она права: хотя я никогда не знаю, что делать, это, может быть, объясняется тем, что сам себя не слушаю. Теперь так и сделаю, глубоко и внимательно прислушаюсь к себе. Тогда больше не собьюсь с пути.
Я позвонил Шантиль и сказал:
– Слушай, Шантиль, все это дерьмо собачье. Я больше не вынесу. Спасибо за все, потому что теперь у меня есть телевизор, которого раньше не было. Но больше не смогу взглянуть ни на одну девушку и сделать то, что делаю. Про некоторых даже сказать не могу, что они такое.
– Ну, если ты так к этому относишься, – сказала она.
– Всё? Кончено? Можно забыть? Никакие девушки больше не будут являться сюда в любой час дня и ночи?
– Да, Рей. Только я не могу за ними проследить, помешать сделать то, что они сами сделают. Это их дело. Это дела между тобой и ими. Что касается нас с тобой, если хочешь завязать, тебе хуже. Мы начали бы крупное дело… чертовски крупный бизнес.
– Наверняка найдешь кого-нибудь другого.
– Только не для этих девчонок.
– Ну, спасибо.
– Не благодари. Это не комплимент.
Через полчаса она пришла, бросила мне на ладонь пять круглых упаковок из четвертаков.
– Извини, – сказала она, – последняя девушка работает в обменнике.
– Позволь спросить тебя кое о чем, – сказал я, кладя в карман обменные монеты, такие тяжелые, что штаны чуть не свалились. – Ты когда-нибудь слышала о Шарашке, где придумывают всякие слова и выражения?
– Старик, ты свихнулся. Впрочем, одно скажу. Если б я тебя не видела собственными глазами, то подумала бы, что тебя кто-то выдумал.
В полночь раздался стук в дверь. Лучше сказать, сотня стуков, потому что казалось, будто половина проклятого города старается вышибить створку. Я слез с матраса, открыл дверь – чертов домохозяин до того прижимистый, что в ней глазка даже нет. И на меня вдруг взглянули полдюжины уродок, причем все эти девушки, или кто они там такие, смотрели так, словно я украл у них кукол Барби.
– Рей, скажи, что это неправда, – сказала Стефани (в переводе).
– Угу, – сказала лилипутка. – Дал распробовать и отвалил. Так нельзя, у-у-у. Раздразнил, у-у-у.
– Ох, черт возьми, девочки, – сказал я. – Я вынужден выйти в отставку. Это нехорошее дело.
– Да ведь ты всей округе помог. Нам теперь гораздо лучше.
– Мы теперь прямо как леди, – вставил кто-то.
– Ну-ка, слушайте. Я ухожу на покой, а вы, девочки, просто живите собственной жизнью. Вот так.
– Нет, черт возьми, – сказала карлица, но я захлопнул дверь, запер и лег в постель.
Все еще слышен запах духов, общие вопли: «Рей, Рей, РЕЙ!» Не могу заснуть, звезды смеются, луна усмехается. Пришлось натянуть на голову одеяла и покрывала. Все равно слышно, как они выкрикивают мое имя.
Проснулся с тошнотой, как будто перепил, хотя совсем не пил. Ничего нет хуже незаслуженного похмелья. Выходя из дому, пришлось перешагивать через девушек, отключившихся прямо у меня под дверью, спавших вповалку одна на другой, как три бездельника.
Я направился к винному магазину Фархада с четвертаками в кармане. Надо как-нибудь – как угодно – выбросить из головы всякие вещи. Может, купить журнал, содовую, даже какой-нибудь солодовый напиток, если на то пошло. Несколько дней я легко относился к спиртному, но дела принимают такой оборот, что не хочется до тридцати доживать. Готов прямо сейчас уйти в отставку, от всего, от самого себя. Хочу уволить свое тело, послать себя укладывать вещички. Мозги возьму с собой во Флориду.
У Фархада думаю: за каким чертом спешить возвращаться домой? Девушки, может быть, еще спят на ступеньках или колотят в дверь, как шайка идиоток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48