В зимнюю пору ему будет тепло, как раз за спиной у него очаг. А главное, ему были хорошо видны и Кати, его соседка слева, и Мьетта, сидящая напротив. Набивая себе рот, он переводил взгляд с одной на другую. Однако смотрел он на них по-разному. На Кати с каким-то радостным удивлением, как султан, обнаруживший в своем гареме новую красавицу. На Мьетту – с обожанием.
Так или иначе, но Кати как будто не докучало соседство Момо. Что-что, а поклонение было ей по душе. Пожалуй, наоборот, на ее взгляд, товарищи Тома вели себя слишком сдержанно. Зато Момо вознаграждал ее с лихвой. Чего стоил его взгляд, где детская невинность сочеталась с похотью сатира. К тому же соседство с ним перестало быть непереносимо тягостным. С тех пор как Мьетта взялась его мыть, сидевшему с ним рядом не приходилось затыкать нос. Правда, он отправлял в рот огромные куски пищи, а потом заталкивал их поглубже пальцами, но в остальном вид у него был вполне благопристойный. Впрочем, Кати приняла решительные меры. Она завладела тарелкой Момо, мелко нарезала ветчину, разломила на кусочки его порцию хлеба и поставила снова перед ним. Очарованный Момо с восторгом предоставил ей действовать. А когда она кончила, протянул свою длинную обезьянью лапу и несколько раз похлопал ее по плечу, приговаривая: «Ан холо, ан холо» (Она хорошая, она хорошая). И Мену ни разу не одернула сына.
Когда я вез в Мальвиль Эвелину и Кати, я больше всего боялся гнева Мену. Однако повела она себя более чем сдержанно.
– Бедный мой Эмманюэль, – только и сказала она, – посадил нам на шею еще двух вертихвосток и двух кобыл.
Иными словами – лишние рты. Но с тех пор как на рюнской пашне взошли хлеба, Мену стала не так бояться голода. А когда в Мальвиле играли свадьбу, она была на седьмом небе от счастья. Мену вообще обожала свадьбы. Бывало, венчаются в Мальжаке даже малознакомые ей люди – она все бросит на ферме «Семь Буков» и мчится на велосипеде в церковь. «Старая дуреха, – говаривал дядя, – опять покатила слезы лить». И верно, Мену устраивалась на паперти – в церковь она не входила, потому что была в ссоре со священником, это он отказал Момо в причастии, – и, как только появлялись жених с невестой, она заливалась слезами. И это женщина с таким трезвым умом – просто удивительно!
Момо был очарован также и Эвелиной, но Эвелина не обращала на него ни малейшего внимания. Она не сводила глаз с меня. Стоило мне повернуть голову, и я встречался с ней глазами, но и не оборачиваясь, я чувствовал на себе ее взгляд. Мне даже казалось, что моя правая щека начинает гореть под этим пристальным взглядом. А стоило мне отложить вилку и опустить правую руку на стол, маленькая ручонка тотчас проскальзывала под мою ладонь.
Когда после ужина я, чтобы размяться, стал прохаживаться по большой зале, ко мне подошла Кати.
– Мне надо с тобой поговорить.
– Вот как, – отозвался я. – Стало быть, ты меня больше не боишься?
– Как видишь, – улыбнулась она.
Она очень походила на сестру – с той только разницей, что в ее глазах не было выражения животной кротости. Ради свадьбы она сменила свои пестрые тряпки на простенькое темно-синее платьице с белым воротничком. В нем она была гораздо милее. Лицо ее светилось торжеством и счастьем. Я предпочел бы, чтобы оно светилось только одним счастьем. Но так или иначе, она излучала свет, согревавший каждого своим теплом. Была в этом известная щедрость души. О нет, не та, что у Мьетты, Мьетта – сплошная душевная щедрость. Но все же я не забыл, как Кати резала за столом ветчину для Момо и как не раз с тревогой склонялась к Эвелине, когда у той начинался приступ кашля.
– Ты все еще считаешь, что я слишком с тобой холоден? – спросил я, обвивая ее рукой за шею и целуя в щеку.
– Эге-ге! – воскликнул Пейсу. – Гляди в оба, Тома!
Все рассмеялись. Кати вернула мне поцелуй, который, кстати сказать, пришелся в уголок губ, и не спеша высвободилась из моих объятий, весьма довольная, что присоединила мой скальп к остальным. Я тоже в общем был доволен. Зная, что никогда не буду спать с Кати, я предвидел приятную непринужденность наших с ней отношений.
– Во-первых, – сказала она, – спасибо за комнату.
– Благодари тех, кто тебе ее уступил.
– Уже поблагодарила, – без смущения ответила она. – А тебе спасибо за хлопоты, Эмманюэль. И в особенности за то, что принял меня в Мальвиль. Словом, – добавила она неожиданно смешавшись, – спасибо за все.
Я понял, что она намекает на маленький спор, о котором ей, как видно, рассказал Тома, и улыбнулся.
– Я хотела предупредить тебя, – продолжала она, понизив голос, – у Эвелины ночью наверняка будет приступ. Она кашляет вот уже два дня.
– А что надо делать во время приступа?
– Ничего особенного. Просто побыть рядом, успокоить, а если у тебя есть одеколон, ты смочишь ей лоб и грудь.
Я взял на заметку это «ты смочишь». Но но лицу Кати догадался, что самое трудное ей еще предстояло сказать. И решил прийти ей на помощь.
– И ты хочешь, чтобы этой ночью с ней повозился я?
– Да, – подтвердила она с облегчением. – Понимаешь, бабушка перепугается, начнет суетиться, кудахтать – а как раз это-то и ни к чему.
Здорово она описала Фальвину! Я кивнул в знак согласия.
– Значит, – сказала она, – можно передать бабушке, чтобы она зашла за тобой, если у Эвелины начнется приступ?
Я покачал головой.
– Ничего не выйдет. Ночью дверь донжона запирается изнутри.
– А на одну ночь нельзя?..
– Ни в коем случае, –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193