Лужайки состояли не из травы, а из голубовато-зеленых вулканских растений, которые давали тот же самый эффект. Хотя их не требовалось стричь, лужайки были ровными, однородными, идеальными квадратами, прямоугольниками, кругами и трапециями. Вулканские деревья, некоторые из которых по биологической классификации фактически были гигантскими травами, подставляли небу безупречно сферические кроны. На Земле такое совершенство было бы результатом нежного внимания и многих часов заботливой стрижки. Здесь деревья выращивали столетиями так, чтобы добиться желаемого вида. Ножницы их никогда не касались.
Спок миновал симметричную группу из пяти деревьев. Перед ним дорожка огибала круглый фонтан – роскошь на природно засушливой планете. Водные струи принимали различные геометрические формы: конусы, параболы, гиперболы. Тихий плеск был почти музыкальным и вызывал удивительно успокаивающее ощущение. По правде говоря , думал Спок, я должен был принять все это как само собой разумеещееся и приятное. И все же … И все же.
Вздохнув, Спок повернул налево у фонтана и вошел в одно из одноэтажных студенческих общежитий. Хотя все они были идентичны по форме и размеру, ниодно из них не имело ни названия, ни метки. Так же как не нумеровались внутри комнаты. Ведь вулканцы замечали более тонкие различия в отличающихся оттенках цвета, ориентации коридоров, что служило даже лучше, чем надписи и номера, неуклюже приделанные к двери.
Одна из этих ничем не отмеченных дверей ощутила приближение Спока, и беззвучно открылась. Он вошел в прохладную темную комнату отдыха, которую делил с Сироком, своим дальним кузеном. Сирока нигде не было видно. Поскольку дверь его личной комнаты была закрыта, Спок пришел к выводу, что его старший кузен находится в своей комнате, вероятно занимается или медитирует. И то и другое было равновероятно.
Спок направился в свою личную комнату. Она была строгой, простой и неукрашенной: простая кровать без изоляционного покрытия (с совершенным температурным контролем покрывала и одеяла были нелогичны), стол с глянцевым треугольным компьютерным паддом, и – единственный штрих индивидуальности – изящная изогнутая вулканская арфа. Он прикоснулся к струнам, извлекая не музыку, а скорее тихий, спокойный, вибрирующий, мерцающий звук, который одновременно был притягательным и немного – хотя это было эмоциональным словом – грустным.
Спок сел на кровать, и задумался о последних нескольких днях. Зная что Сарек не одобрил его реакцию на происшествие на «Энтерпрайзе», Спок отправился в Научную Академию с твердым намерением доставить удовольствие отцу. Он приступил к занятиям в Академии, решив делать все в соответствии с пожеланиями своего отца. И все же… И все же первая встреча с кузеном показала ему, что это будет нелегко.
– Чтож, Спок, – сказал его родственник Сирок со сдержанностью и серьезностью двадцатилетнего, разговаривающего с кем-то на пару лет моложе его, – я все знаю о вашем происхождении. И должен вам сказать, что учителя здесь настроены очень скептически в отношении ваших способностей.
Спок наклонил голову и выгнул бровь.
– В самом деле? – Его голос не выражал никакого расстройства, только вежливый интерес. – Не вижу логики.
– Разве это не понятно? – спросил Сирок. – Ваша мать человек, член печально известной эмоциональной расы. Академия требует постоянного, полного контроля над эмоциями. Ваша биологическая наследственность делает достижение такого контроля проблематичным. Поэтому, из-за того что вы будете перегружены тяжелой работой по поддержанию эмоционального баланса равно как и изучения самых серьезных научных курсов в галактике, ваши преподаватели ожидают, что вы потерпите неудачу.
– Вот как. – После мгновенной задумчивости Спок добавил. – Но позвольте мне сказать, что я обнаруживаю изъян в рассуждении. Хотя люди чувствуют эмоции так же как и вулканцы, вполне возможно, что моя вулканская половина позволит мне управлять этими чувствами без чрезмерного напряжения.
– Мы считаем это сомнительным, – сказал Сирок.
Мы . Не они , а мы . Сирок считал себя истинным вулакнцем, а Спока, ну чем-то меньшим. Именно тогда Спок начал понимать, что он одинок. Верно, в Академии его окружали несколько тысяч студентов и преподавателей. И все же для них всех Спок был другим, посторонним, объектом любопытства. Он не был уверен, что это ощущение именно расстроило его – наверное это было бы слишком близко к человеческой эмоции – но он остро осознал свое отличие.
Хотя , размышлял Спок, лежа на своей кровати, это неудивительно . Он всегда был чем-то вроде постороннего, почти изгоем. И он всегда справлялся с этим. Для юноши, который не был похож на других, была своя награда. Он мог читать, учиться, исследовать в уединении свой разум. И теперь в Вулканской Научной Академии он получил возможность делиться своими мыслями с величайшими учеными, даже с теми, кто умер за столетия до него и оставил свои мысли в письменной или электронной форме. С такого рода компанией Спок едва ли мог назвать себя одиноким. И все же…
В это самое утро он участвовал в групповом обсуждении недавнего прогресса в технологии искусственного интеллекта. Одиннадцать молодых вулканцев и два пожилых, серьезно и логично обменялись идеями и наблюдениями относительно субмикроскопических схем, бикамерных, трикамерных и тетракамерных логических драйверах, и других вопросах. Обсуждение шло гладко, совершенно рационально, и безмятежно. Однако всякий раз, когда Спок делал замечание, он всегда чувствовал небольшую паузу, прежде чем кто-либо еще соглашался с его мыслью и предлагал ее развить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26